бы удержать в тайне – от западных наблюдателей; так, первый французский посол в России, делая комплимент (конечно, не необдуманный и не пустой) царю Михаилу Федоровичу, называл его «начальником над восточной страною и над греческой верою»; цит. по [31, с.159]. Греческие иерархи, посещавшие Москву, разумеется, узнавали о царских планах в числе первых, и отношение их к этим планам было сложным:
1) почти все они (кроме немногих, удачно приспособившихся к оккупационному турецкому режиму; но таких, вероятно, ожидал в хорошо осведомленной о греческих делах Москве не самый ласковый прием; они туда и не стремились), естественно, желали освобождения своей родины, епархии, монастыря от турецкой власти;
2) многие из них, видя, как тяжела и груба «рука Москвы», не хотели, вероятно, чтобы их родина подчинилась власти северных царей;
3) многие из них, вероятно, считали Россию недостаточно культурной и недостаточно сильной для борьбы с пребывающей тогда на вершине могущества Турецкой Империей и объединения в этой борьбе всех православных народов, и относились к ее амбициям и планам скептически;
4) все они, приехавшие в Москву за щедрой царской милостыней, старались извлечь из царских планов выгоду для себя, своего монастыря, города, епархии или патриархии.
В результате их общее поведение относительно царских планов можно определить, как почтительное поддакивание; некоторые из них искренне им сочувствовали и помогали. Например, «в 1645 году иерусалимский протопоп Иоанн вместе с другими иерусалимскими священниками писал государю: "кого имеем земным правителем над всеми православными? Истинно иного не имеем, токмо тебя, благочестиваго царя"» [7, с.33]. Патр. Иерусалимский Паисий в своей речи к царю в Москве в 1649 г. сказал: «Пресвятая Троица да <…> сподобит Вас восприяти Вам превысочайший престол великаго царя Константина, прадеда Вашего, да освободит народ благочестивых и православных христиан от нечестивых рук, от лютых зверей, что поедают немилостиво. Да будеши новый Моисей, да освободиши нас от пленения <…>»; цит. по [2, c.122]. Константинопольский экс-патр. Афанасий Пателар писал в 1653 г. царю, что он – «столп твердый и утверждение вере и помощник в бедах и прибежище нам и освобождение», и желал «брату, государь, моему и сослужителю, великому господину святейшему Никону патриарху Московскому и всея Руси освящати соборную апостольскую церковь Софею Премудрость Божию»; цит. по [2, c.123], то есть, разумеется, после завоевания Константинополя. Отмечу, что все три автора цитированных обращений к русскому царю не опасались репрессий со стороны «лютых зверей»: первый потому, что его письмо отвезли в Москву верные люди, второй и третий потому, что сами были вне досягаемости турецких властей.
Говоря попросту, замышлялось (и этот замысел почти не скрывался) разрушение Турецкой Империи, и создание на ее развалинах империи всеправославной (со столицей в Москве или в Константинополе, что подлежало дальнейшему уточнению). Возможно, царь Алексей Михайлович