своего друга и удалился, вздыхая и покачивая головой. Бернардоне же, глубоко о чём-то задумавшись, остался стоять, и только заметив, что на него, такого неподвижного при всеобщей суете, стали обращать внимание, зашагал к церкви, отыскивая среди улыбающихся дам своих дочерей и супругу. Особых причин для волнений не было – приятель рассказал о вчерашнем ночном происшествии – что тут такого? Разве в семье не было известно о весёлой жизни сына, его проделках и похождениях с друзьями? Все знали об этом, до постыдных случаев дело никогда не доходило, и, следовательно, не было в этом ничего предосудительного. Но сегодня стало старшему Бернардоне как-то не по себе. Поселилось в душе неприятное тоскливое чувство и если бы всё тот же наблюдатель внимательно посмотрел сейчас на него, то с удивлением отметил бы, как сжались в тонкую линию его губы и перекосилось на миг лицо от какой-то мучительной мысли. Но не было рядом такого человека, а те, кто смотрел на это с небес, молча делали своё дело. Кто-то тронул Пьетро за рукав:
– Отец!…
Он вздрогнул и обернулся, перед ним был сын Джованни – его гордость и ежедневная радость, его надежда и тревога, извечный страх и всё большее непонимание. И так близко были его глаза, и так они были широко открыты, что Пьетро не нашёл что сказать, а только привлёк его к себе, неуклюже приобняв за плечи, и повёл за собой к низким ступеням церковной паперти, откуда, заметив мужа и сына, приветливо улыбалась им синьора Бернардоне. Там мысли Пьетро постепенно приняли оборот несколько иной – приветствия жены, дочерей и Лючии – их доброй и верной служанки – сделали своё дело и он, наконец, облегчённо вздохнул. Все были рядом – и Джованни, (Пьетро умилился, ему сейчас так и захотелось ласково назвать его Франческо («французик») – такое обращение к любимому сыну привёз он из своих поездок в любимые им французские земли), который рассказывал, окружившим его сёстрам, что-то очень смешное, и Лючия, наблюдавшая за молодёжью со спокойной улыбкой, и жена Джованна, от которой он вдруг услышал тихие слова:
– О чём говорил с тобой так долго этот Альберти? О ночном приключении мне хорошо известно. Лючия рассказала мне об этом во всех подробностях. Но, может есть что-то, чего я не знаю? Меня в последнее время посещают печальные мысли…
– Как, и тебя тоже? – Пьетро воскликнул так громко, что стоящие рядом обернулись. Джованна же продолжала, никого не замечая: – Вчера на исповеди отец Паоло меня как мог утешил, но откуда ему, такому молодому и неискушенному в этих вещах, знать дела семейные и, тем более, женские? Нет, решила я, сейчас нужно, понадеявшись на Господа (она осенила себя крестным знамением, Пьетро торопливо не преминул сделать то же), и самим прилагать усилия. Мне кажется, пришло время нашему Джованни помогать своему отцу в его делах. Это будет для него серьёзный шаг. Я говорила об этом вчера отцу Паоло, он с радостью, и, как показалось, с облегчением со мной согласился. Что скажешь, муж мой?