ее предупредили того не делать – но все же с плохо скрываемым любопытством втаращилась прямо в нее. Сверкающий «Poллc-poйc» цвета мокрого асфальта не мог не оставить зрителя равнодушным. В свою очередь, лицо Агаты сверкнуло лукавой улыбкой: от женщины не ускользнул полный благоговения взгляд Катерины.
Чемоданы грузили молча. Только изредка девушка напоминала о хрупкости очередной торбы. Пока Бенджи силился поместить в авто все котомки, играя с ними в знакомый тетрис, Агата смерила наряд внучки полным презрения взглядом. Пускай девушка и находилась в дороге, но помятые брюки и бесформенная майка сводили миссис Бристоль с ума.
У Катерины на этот счет имелось иное мнение. В свет девушка выходила одетой с иголочки, но, будучи пленницей обстановки, подобное убранство не предполагающей, Рудковски всегда выбирала комфорт и удобство, даже если для этого приходилось жертвовать неотразимостью.
«Какое богохульство над собственной красотой!» – миссис Бристоль не чуждо было стремление к болезненным идеалам. Она не допускала пятен ни на одежде, ни на репутации. Одна мысль о подобном пренебрежении к внешнему виду вынудила женщину неодобрительно замотать головой. Заметив движение, Катерина неловко потупила взгляд, и Агата, снижая градус давления, заулыбалась.
Закончив с багажом, бермудский треугольник из изящества в лице миссис Бристоль, усталости в роли Рудковски и жизнерадостности в образе Бенджи, разместился среди просторов роскошного автомобиля. Лишь сейчас Катерину, опирающуюся на мягкую спинку «Poллc-poйcа», стало постепенно покидать чувство изнеможения. Она почувствовала себя как в кровати и впервые, позволив усталости отойти в сторонку, обратила внимание на оживленность вокзала.
Перрон кишел снующими взад и вперед пассажирами, на лицах их отпечаталась беззаботность и наслаждение вперемешку. Люди пахли беспечностью, они веяли жизнью. Даже провожающих не заботила тоска разлуки. Казалось, они легко принимают капризы судьбы и, покорно ей доверяясь, безо всяких страданий делают нужный им шаг.
Сам вокзал освещался причудливым светом, и Катерина готова была поклясться: дело крылось не только в летнем свечении. Здание озаряла всеобщая атмосфера кайфа от жизни. Горожане никуда не спешили – они уже всюду успели. Жители не огорчались прощаниям – в жизни нет места новому, До тех пор, пока в ней еще теплится старое.
– Детка, ты не станешь возражать, если я закурю? – прервала мечтания девушки миссис Бристоль.
Бенджамин хмыкнул: «Хозяйка спрашивает разрешения – где это видано?» Но, заметив в зеркале выражение ее лица, обошелся покорным молчанием. Катерина в свою очередь решительно покачала головой, таким образом одобряя действие той, кому оно вовсе не требовалось.
Девушка не отдавала себе отчета в том, что с ней происходит. В Энгебурге она всегда ощущала в себе уверенность, и именно окружающие, а не сама Рудковски, начинали робеть рядом с ее твердостью и решительностью. Нахождение же поблизости с женщиной – воплощением неоспоримого превосходства,