Евгений Морозов

Долгая машина


Скачать книгу

говорю: «Я буду честным».

      II. Это – как слышать тебя, настоящую…

      Это – как слышать тебя, настоящую,

      различать сквозь простор и ветер твой образ,

      говорящий мне: «Я одна», «Ты хороший»,

      «Эти сосны растут везде…»

      Круг от солнца, похожего на луну,

      пасмурный лист ненаписанного неба

      и вся, во мне остающимся голосом,

      ты звучала – песня о снеге…

      Глянул на фото и словно обжёгся…

      Глянул на фото и словно обжёгся:

      в профиль светилась, красиво стоя́,

      так сохранилась, что не уберёгся

      от подступающей памяти я…

      В городе, где не родился, не вырос,

      дом твой таков, что домашнее нет,

      здесь мы смеялись, взлетали, ложились,

      делали лицами трепет и свет.

      В людях, предметах, открывшихся видах,

      в съехавшем небе над родиной крыш

      ты улыбаешься, вдох мой и выдох,

      ты прикасаешься, ты говоришь…

      Ты почему загораешься, тлеешь,

      прячешься в грудь мою, словно домой,

      ты почему так неловко умеешь

      мною болеть о тебе о самой?

      Как хорошо, что так сердце свирепо,

      что успокоить – поди разберись…

      Значит, хоть что-то во мне вроде неба —

      синего флага на тёмную высь…

      Я слышал, что римлян…

      Я слышал, что римлян

      сгубила уставшая власть,

      и, небом ушиблен,

      ты можешь устать или пасть…

      До света лучивший

      всю ночь, как листок на суку,

      торчавший, лечивший

      четвёртую в тексте строку,

      ни капли не спавший,

      ловивший у неба совет,

      про всё вспоминавший

      о чём-то забывший поэт,

      про власть над собою

      не знавший, но, как на краю,

      мольбой и ходьбою

      империю длящий свою.

      В кромешном чертоге

      патриций одной простыни,

      какие там тоги

      носили в сенате они…

      Какие-то óрды

      напором сметал легион,

      ты сон гонишь твёрдо,

      и всё возвращается он.

      Придёт и обманет,

      усталостью ляжет верхом,

      но текст перестанет

      и станет обычным стихом.

      И ты перестанешь

      быть Римом и станешь рекой,

      и, может быть, ранишь

      однажды четвёртой строкой.

      Органный зал

      Я вошёл сюда, половицей скрипнув, —

      в зал органный с чуткою тишиной,

      чтобы стать убитым вот этой скрипкой,

      этим деревом, этой его струной.

      Средь усилий гулких и тихих ритмов

      не одна лишь скрипка скрепляла нас,

      но она запомнилась, как молитва,

      говоримая искренне в трудный час.

      Средь других играющих инструментов

      так она тянула свою струну…

      Так про жизнь крутила,