нам с папкой. Пьяный – всегда тихий, никогда руки
не поднимет ни
на детей, ни
на жену.
–
Ни
на
работу,
–
с
ехидцей
добавил
Гаврик.
–
Цыц
тебе,
малохольный,
–
всплеснула
руками
мать.
–
Соплив
еще
батьку
осуждать.
Что
ж
я,
сама
по
дому
не
управлюсь?
Да
и
вы
у меня подмога растете. Не надо папку беспокоить. Он у нас – ин-
телихент,
счетовод.
–
Помним,
не
хухры-мухры,
–
кивнул
Гаврик
и
покатил
коляску
с
братом
во
двор.
–
Хочешь,
попутешествуем?
–
спросил
он
Глебушку.
–
Аж до
хутора?!
–
с
затаенной
надеждой спросил
Глеб.
–
Аж
до
хутора.
–
А
за
хутором
что,
земля
кончается?
Америка
начинается,
да?!
–
Ничего
там
не
начинается,
–
скривился
старший
брат.
–
Так не бывает, – убежденно сказал Глебушка и поправил на
переносице непривычно новые окуляры. Видно в них было неплохо.
Только были они
крупноваты и спадали
с носа.
–
Я потом тебе дужки загну, – пообещал Гаврик брату и отворил
калитку.
3.
Село жило привычной натруженной жизнью. У каждого селяни- на был какой-то свой особенный маневр. Мужики что-то клепали, чинили, чем-то обо что-то колотили, женщины копошились в огоро- дах, дети им помогали, а те, что были помладше, играли во взрослых. Глебушка восседал в своей коляске, как царь на троне. Он и пред- ставлял себе, что он царь. Нет, даже не царь, а полковник – человек, который куда главнее царя, ведь у него есть свой полк. А полк – это огромное войско. Захочет полковник, даст его царю на войну, не за- хочет – не даст. Вот, что такое полковник. Это ведь надо правильно
понимать. Это вам не хухры-мухры!
Они жили на центральной улице села. У нее не было названия, как не было и у всех других сельских улиц в конце пятидесятых годов. Да и зачем им названия, когда и так ясно, кто где живет. Вот справа – дом головы