мать, сама, время от времени, подбрасывала газеты Талапиным целыми пачками. Таким образом, все и устроилось, и газеты были, и Люська на горизонте не появлялась.
– Зачем это Людмила к вам заходила? – Лилька широко распахнула покрасневшие от плача глаза и ослабила хватку. – Принесла чего?
Дядя Сеня, наконец, вырвался, минуту поразмышлял, не удастся ли сохранить тайну взаимоотношений с Люськой, решил, что нет, и попытался быть честным.
– Она, это, эта, Люська то бишь, к ней, короче, мужик приехал, шабашник, будет крышу перекрывать.
В том, как произнесено было слово «шабашник», крылось все отношение к мастеру, к Люське и к ее крыше. Имелось в виду, что крыши лучше дяди Семена никто не перекроет, но контры, есть контры, с этим ничего не поделаешь. Выгодный заказ прошел мимо.
– Они вчера гуляли, до сегодня, – с особой обидой продолжил дядя Сеня, – вот, эта дура Люська, косая с утра, как заяц, вспомнила, что у нее лежит посылка и принесла нам. Спьяну перепутала. Вам посылочка-то, в девятый дом.
– А-а, – неопределенно произнесла я, догадываясь, из-за чего произошла свара. – Вы ее случайно не открывали?
– Почти, – застеснялся дядя Сеня. – На адрес не посмотрели сперва.
– Где посылка-то? – деловито прервала его Лилька.
Тетя Зина вздохнула и вынесла из дома небольшой сверток грязно-желтого цвета с надорванным уголком. Где он лежал у Люськи, оставалось только гадать. Я с сомнением взяла ее в руки.
– Ну, чем радует жизнь? – с надеждой глядя на меня, спросил дядя Сеня и хитренько добавил. – С прибавкой Маня, с тебя причитается.
Открывать при них посылку мне не хотелось.
– А вдруг там бомба? – правильно поняла мои сомнения Лилька.
– Ладно брехать, фря нашлась. Будут всякой сопле бомбы присылать, – придвинулась ко мне тетя Зина, задорно тряхнув кудрявой головой. – Открывай, не томи! Ну, в кого ты такая рохля?
Почему-то эта последняя фраза ударила по больному. Действительно, рохля. Ничего не видеть, ничего не слышать, рохля и есть.
Я прижала коробку к груди и заплакала. Все молча на меня смотрели. Я развернулась и побрела домой.
Лилька в этот день меня больше не доставала. Распаковывать посылку я устроилась на кухне. В плоской коробке лежала икона и старая, явно дореволюционная, фотография. Лица на фото были смутно знакомы, хотя я была готова поклясться, что раньше ее не видела. Иконе, на вскидку, было не меньше ста пятидесяти лет. От нее сильно пахло клопами. Хмурый Спаситель, в рамочке из темного полированного дерева, рассматривал меня сквозь треснувшее в двух местах стекло. Очень может быть, что в момент отправки стекло было целое. Ознакомившись с моей родней, Спаситель скорбно поджимал губы.
Я потянула к себе упаковку. Желтая грубая бумага, на весе которой наше почтовое ведомство зарабатывает неплохие деньги, была безжалостно изодрана. Причем особенно пострадал адрес отправителя. Обычное