в его ладони, далеко в воду. Он не увидел куда, но услышал глухой звук, похожий на громкий глоток. Взяв, бомжа под руки, он подтащил его к воде, сам зашел в нее по колено, перевернул тело так, чтобы оно упало в воду лицом. Он понимал, что удар наверняка не был смертельным, поэтому человека нужно было утопить. Если вдруг он очнется и придет в себя, то первый же вдох окончательно лишит его жизни.
Вернувшись на кострище, где еще тлели угольки, распускавшие едкие струйки дыма, он разметал их ногами в чавкавших от воды мокасинах. Потом достал из кармана фонарик и посветил на воду. Тело медленно дрейфовало из залива к реке. Исай устало вытер глаза и направился в сторону автомобиля.
Он ехал к почти девчонке, ей было двадцать три. Он отыскал ее, а может, наткнулся случайно, когда голос изнутри наконец-то сказал ему, для чего он нужен в этом мире, какова его миссия. Он стоял между добром и злом, между счастьем и горем, между радостью и тоской. Он должен был осчастливить мир, и сделать это жестко. Он был санитаром, отсеивателем грязных, зараженных душ и их жнецом.
Конечно же, он не только убивал. Он заработал достаточно денег, но что деньги, зачем они нужны в отдельно взятом кармане, если в окружающем мире столько несчастья? Он создал целую компанию по продвижению счастья. Сначала он собирал двадцать человек, потом сто, потом стадионы. Точнее, собирала его идея, но реализовывали исполнители. Она, его жена, была главной.
Ее звали Аврора. Она была выпускницей школы-интерната, когда он познакомился с ней в библиотеке, куда ходил, чтобы посмотреть на людей, которым еще важны бумажные книги. Перед ней лежало сочинение Артура Эдварда Уэйта «Каббала», открытое на странице с изображением Священного Дерева Сфирот, отражавшего ступени души. Первым его вопросом был: «Зачем?» Она ответила, что хочет понять то, что недоступно многим. Он ответил, что все, что написано в этой книге, не отражает истинного положения вещей. Она спросила: «Почему?» Исай ответил: потому что она написана на другом языке, настоящем для этого учения, потом переведена с него на второй язык, а сейчас она пытается прочесть ее на третьем. Чтобы понимать эту книгу, нужен ее первоначальный вид и чтение в другую сторону с полным пониманием каждой буквы, из которых складываются слова, но понимание это невозможно приобрести и изучить, даже если выучить тот первый, истинный для книги язык. Выученный язык никогда не станет собственным языком, он не будет пропущен через сердце, он всегда будет безэмоциональным, лишенным всех чувств, в том числе и счастья, а значит, бога. С выученным языком можно только делать вид, изображать эмоции, но никогда их не чувствовать, а без эмоций нет понимания, знание есть, а его понимание отсутствует. Язык должен быть разведен в молоке матери, только тогда можно постичь его настоящий вкус.
Он сказал, что может дать ей то предназначение, для которого они здесь встретились, ведь встречи не бывают случайными. И она увидела в нем того, за кем захотела пойти. У нее были шрамы от самопорезов на предплечьях, но она была красивым лицом его идеи, ведь шрамы можно было