никогда не мог. Они будто бы уже были во мне. Задолго до моего рождения. Что это может значить? Ты знаешь, брат Всеотца, Половинка сердца божественного?
Бьерн обомлел. Одеяния упали на пол из рук, что вдруг утратили все силы. Из приоткрытого рта пытались выйти звуки, но они застряли в горле, словно репейник – такие же колючие. Во взгляде стоял вопрос, задать который брат бога никак не мог.
Нахмурив брови, он, казалось, стал бледнее обычного. А потом тихо, почти шёпотом, произнёс:
– Как ты меня назвал?
Аелия и сам не понял, почему назвал его именно так.
– Прошу прощения, господин, если обидел тебя этим.
Бьерн ничего не ответил. Он был настолько поражён, что не мог даже просто пошевелиться. Лишь пронзал юношу ошарашенным взглядом, изучая и будто бы пытаясь что-то разглядеть. Аелия не понимал этих перемен в Бьерне. Он и не мог.
Половинкой сердца божественного его называла только Минцзэ, и никто больше. К тому же она никогда не произносила этих слов во всеуслышание. Нормы приличия в среде монархов не позволяли. Потому это обращение было скорее дружественным.
Бьерн не решился что-то объяснить Аелии и предпочёл перевести тему. Он часто заморгал, словно пытаясь сбросить с лица это непонятное выражение, и уже через секунду вернул прежнее настроение, будто ничего и не случилось. Конечно, Солнце это заметил, но не стал расспрашивать, поняв одно – то было нечто личное, потаённое.
Вокруг него и так происходило слишком много странностей в последнее время, и эта была одной из них.
– Прежде чем мы выйдем в город, примерь это.
Брат бога поднял упавшие на пол одеяния. Ими оказались шубы из шкуры медведя. На вид очень тёплые и дорогие.
– Но для чего они мне? Я ведь могу согреться самостоятельно.
Бьерн снисходительно улыбнулся, всё ещё протягивая три шубы на выбор.
– Твоя аура на территории мёртвых подавлена. Использовать свои силы ты не сможешь – Мацерия попросту блокирует любые проявления жизненной энергии, потому сколько ни пытайся, но призвать ауру не получится, – объяснил он. – Поэтому придётся одеться теплее, Солнце. В Обители Ночи стоит лютый мороз.
Только сейчас Аелия осознал, что его силы действительно тут не работали. Пытаясь призвать ауру, она попросту не отзывалась. Будто бы её никогда и не было.
Приняв этот факт во внимание, он послушно взял одну из шуб и накинул её на плечи. Та оказалась действительно плотной и достаточно тяжёлой. Бьерн облачился в похожую, стоя перед зеркалом.
Это вызвало у Аелии резонный вопрос: для чего брату великого создателя шуба? Ведь Баиюл ещё совсем недавно щеголял по лютому морозу в одной распахнутой рубахе, не страшась суровой зимы.
– Неужто ты замёрзнуть боишься? – спросил Аелия.
Бьерн, едва услышав его вопрос, усмехнулся:
– А как же! Ведь я – рукотворное создание. Тело моё, как у простых людей. Отличие лишь в бессмертии.
Он поправил чёрные волосы, спадающие до плеч, из которых выделялась одна-единственная золотистая прядь. У Баиюла их было много,