с места, Надя чуть не споткнулась о лежащий на полу матрац, и ударилась голенью о маленькую тумбочку. Зашипев от боли, девочка допрыгала на одной ноге до двери и распахнула её. В нос ударил мандариновый запах. Спускаясь по лестнице, Надя поморщилась и с жалостью оглядела остатки фрукта, размазанные по полу.
Вбежав в квартиру бабушки Дины, Надя прислонилась к косяку и отдышалась.
– Ой, бок колет… Фух. Поля! Поля, ты тут? Бабушка Дина!
В квартире стояла тишина. Лишь стрелка больших настенных часов тихонько тикала, отмеряя минуты.
Надя прошла на кухню, окликая сестру и бабушку, но ей никто не ответил. На столе, прикрытом белой скатертью, одиноко покоился исписанный листочек, подоткнутый под сахарницу. Взяв его в руки, Надя прищурилась.
– Так, чего тут… «Надька, бабушке плохо с сердцем стало. Я до тебя не докричалась. Вызвала врача, увезли в больницу. Поеду с ней. Поля», – девочка откинула листок, прижимая ладони к разгорячённому лицу. Очень хотелось заплакать. Заплакать – и чтобы всё сразу стало хорошо. – Как врача? Как с сердцем плохо! Полька, да куда ты поехала, ведь ты, ты – берегиня подвального мира! А там котят твоих замуровывают! Заживо! Я же не слажу с ними!
Недолго думая, Надя побежала в коридор. Схватив первую попавшуюся одежду с вешалки, она решительно выскочила из квартиры и, путаясь в широких рукавах бабушкиного пальто, поспешила на улицу.
Возле подъезда столпились жители. Кто-то спорил. Другие кричали, не выбирая выражения. Некоторые же тихо стояли в стороне, не влезая в разговоры, но таких оказалось совсем мало.
Работники в синих куртках, не обращая внимание на возмущённых жителей, закладывали продухи подвала. Лишь один мужчина, грузный и усатый, спрятавшись от дождя под стоящим рядом деревом, курил, вяло отмахиваясь от жителей.
– Ну что, приказ, ну! Я его, что ль, придумал? Скажете тоже!
– Там же коты, как вы можете! – вскрикнула женщина, пытаясь одной рукой удержать зонт, а другой – вырывающегося сына.
– Григорь Сергеич, продолжаем? – с сомнением откликнулся один из работников, и усатый мужчина кивнул: – Делайте, делайте. Коты-шмоты. Развели антисанитарию! – начальник сплюнул в траву и, бросив туда же бычок, растоптал его ногой. – Мусора не будет. И вони. Вы нас, ваще-то, благодарить должны!
– Они-то как раз поменьше сорят, – с отвращением фыркнула Надя, проследив за движением Григория Сергеевича.
Тот смутился, но ничего не сказал. И окурок не поднял.
Надя чувствовала себя беспомощной. Была бы тут Поля, то обязательно бы разобралась. Не дала погубить котят.
– Как вам не стыдно! – продолжала голосить женщина, ища поддержки у толпы, и та с готовностью подхватила: – Изверги! Живодёры!
Надя растерянно огляделась, чувствуя, как сильно колотится сердце и потеют ладони. Надо что-то делать. Нельзя позволить им… Не простит потом Полька, что Надя всё видела – и ничего не сделала. И сама Надя себя не простит.
Всю оставшуюся жизнь будет мучаться, как бабушка Дина.