с любовью поглаживая чёрно-белую фотографию. Лицо у неё разгладилось, словно бы на кресле сейчас сидела та самая юная девушка со снимка. Но взгляд остался прежний – полный печали и сожаления.
– Здорово как… Добрая сказка получается, да? – шёпотом спросила Поля, обнимая колени, и перевела взгляд на Надю. Та молча сидела, вытянувшись в струнку, и мысом туфельки ковыряла старенький линолеум. Плотно сжатые губы, насупленные брови, – всё выдавало напряжение. Стараясь не встречаться взглядом с сестрой, Надя убрала мандарин в кармашек платья и повернулась к бабушке Дине:
– Неспроста ты, бабушка Дина, рассказываешь нам это. Что же случилось такого, из-за чего ты фотографию спрятала?
Старушка вздохнула, украдкой вытирая слезящиеся глаза:
– Любовь случилась. Как и у многих. Из-за любви петь хочется, танцевать, жить. А после – повеситься. Страшная это штука, девочки. Прекрасная! – и страшная. Вот как бывает. В городок наш приехал из Казани молодой парень. Его по распределению в местную больницу направили врачом. Красивый, высокий, широкоплечий. Чего уж говорить – на него все девчонки заглядывались! Ещё бы, у нас-то только слесари за пастухи жили, а тут – образованный, умный. Как вы уже, наверное, догадались, Ильнур Люду заприметил. Она добрая была, хорошая, помогала всегда. И чего таить, права ты, Полечка – очень милая: с ярко-синими, как грозовое небо, глазищами и мягкими светлыми волосами. Мама Гуля говорила, что это отцовские корни сказались – он в Киеве родился до войны. Ох, что-то повело меня… Ильнур долго ухаживал за Людой. То цветов принесёт, то брошку красивую подарит или колечко какое, с красным камушком, то конфетки-подушечки в кульке из толстой серой бумаги… Смену закончил на работе – и бежит к подъезду, ждёт, пока Люда с Тильдой на вечернюю прогулку выйдут. Я знала, что и подружке он нравится. Видела, как глаза у неё светились, слышала, как голос дрожать начинал. И такая меня злость взяла! – бабушка Дина с протяжным стоном спрятала лицо в ладонях и покачала головой.
Надя с Полей переглянулись, но заговорить не решились. Время – единственное, что требовалось в этот момент бабушке. И девочки поняли это.
– В восемнадцать лет в голове ветер гуляет. Ничего я с собой поделать не могла. Словно мне повязку надели какую, взор закрывающую на всё, кроме Ильнура. Вижу их с Людой вместе – и выть хочется. И не смогла я сдержаться. Предала самого дорогого человека. Думала, что так лучше будет. Что найдёт Люда ещё своё счастье с другим парнем. Устроилась я в больницу помогать, да и увела Ильнура. То там покажусь, то тут за руку возьму. Он, к слову, и не сопротивлялся. Быстро у нас всё закрутилось. Сватать меня не к кому идти было, не к маме Гуле же! Та со мной здороваться перестала. Люда, как узнала про нас с Ильнуром, ни слова мне не сказала. Посмотрела только так же серьёзно, как в нашу первую с ней встречу, и ушла. Я потом уже узнала, что она забрала Тильду и уехала к отцу в Москву. А мы с Ильнуром поженились и начали свою жизнь устраивать. Только вот недолго длилась радость моя. Я себе Ильнура