не так! Он принял метлу, как воин принял бы из рук мага зачарованный меч. Сочинять стихи – это прекрасно, но что-то в этом ненастоящее. Тряхнешь головой – и развеется наваждение. А вот метла – нечто вполне ощутимое!
Первая в жизни работа, за которую не рискуешь угодить в тюрьму…
Мирвик вихрем прошелся по театру – и актеры, на которых он привык смотреть с благоговением, едва успевали шарахаться с его пути. А на улице парень снизил скорость, зорко поглядывая по сторонам: не пройдет ли мимо кто-нибудь из старых знакомых, не позавидует ли?..
Закончив, отнес метлу в чуланчик под лестницей и с удовольствием напился воды из глиняного кувшинчика с крышкой, стоявшего на полке в коридоре для каждого, кого одолеет жажда.
Проходящий мимо комик Пузо снисходительно кивнул Мирвику:
– Следить, чтоб тут всегда была вода, тоже твое дело!
Мирвик понятливо закивал, глянул на дно кувшинчика и помчался за водой, с гордостью ощущая, что его место в театральной жизни становится все значительнее.
Потом Мирвика усадили за работу, которую, как он уже узнал, все в театре ненавидят, но выполняют по очереди: штопать занавес. Тяжелая ткань едва не расползалась под руками и при малейшем движении поднимала тучу пыли. Но парень млел от счастья: напротив пристроился с иглой сам великий Раушарни, а на противоположной стороне гигантского полотнища уселись прямо на досках сцены две владычицы зрительских сердец – Барилла Сиреневая Звезда и Джалена Прямое Зеркало. Лица у обеих были надутые и злые, иглами красавицы орудовали с явным отвращением, но отказаться не осмеливались: обе были наказаны за драку.
Кто ее начал – ведомо лишь Безликим. Каждая, разумеется, обвиняла соперницу. Раушарни объявил, что обе хороши, и засадил красоток за латание занавеса – на безопасном расстоянии друг от друга, чтоб иголками не дотянулись.
В старых платьях, пыльные и чумазые, актрисы походили на поденщиц, что не умаляло восторга Мирвика. Он ни на миг не забывал, что эти женщины умеют превращаться в королев, принцесс, чародеек.
– Как думаешь, – спросил Раушарни Мирвика, вдевая прочную нитку в иглу с большим ушком, – молодой Спрут насчет занавеса… слова на ветер пылью не бросает? Сумеет уговорить тетушку? Ведь кровь есть кровь, и родственные чувства стократ сильней, чем крепостные стены…
Манера Раушарни вставлять в речь фразы из пьес восхищала Мирвика. Он и сам охотно попробовал бы так, но с непривычки не рискнул и отозвался скромно:
– Да вроде не бренчит. Думаю, попросит госпожу супругу Хранителя. А уж как она скажет…
– То-то и оно – как она скажет… Шей, паренек, не отвлекайся. Вон с твоего края бахрома оторвалась, а ты пялишься на эти… эти цветочки с шипами. Погоди, вот повертятся они у тебя перед глазами, так надоедят, что и смотреть на них не захочешь. Как на унылый бесконечный танец струй дождевых по серой мостовой…
– Уж так мы тебе надоели, Раушарни? – кокетливо спросила Барилла.
– Как собаке блохи, – напрямую, без речевых красивостей сообщил старый актер. – Жаль,