одно слово: «мама, мама, мама», – а вот уже сжимает зубы с такой силой, что я боюсь, как бы они не раскрошились прямо во рту, превратив десны в кровавую мешанину из плоти и костей.
Вот он.
Орест, сын Агамемнона, царь царей, могущественный повелитель Микен, племянник Менелая, убийца собственной матери.
Вот, псы вас раздери, где он: забился в какую-то щель на спрятанном корабле.
Электра стоит у подножия крутой, шаткой лесенки, ведущей в темноту, словно не смея ступить дальше, спиной к невидимым тварям, к которым, знают они об этом или нет, все смертные со временем повернутся спиной.
Пенелопа подходит ближе и, приоткрыв рот, разглядывает племянника, который, на мгновение кажется, узнает ее, на какой-то миг выглядит довольным встречей, но затем закрывает воспаленные глаза и снова вскрикивает: «Мама!» – а может, и не «мама», а «кара», или «мрак», или просто набор звуков, вырвавшихся из плотно сжатых губ. Его громкий вскрик заставляет Пенелопу остановиться, даже отшатнуться на пару шагов и потянуться рукой к борту трюма, чтобы найти поддержку в надежности корабельной обшивки.
– И как давно он такой? – вопрошает она наконец.
– Почти три луны, – отвечает Электра. – На него находит приступами, но с каждым разом становится все хуже.
Пенелопа медленно кивает. У нее много вопросов и не меньше неприятных выводов, к которым приведут ответы на них. Ничего хорошего. Прямо сейчас она не может разглядеть ни одного исхода, который сочла бы приемлемым. Вместо этого она обращается к практической стороне дела.
– Кто знает, что вы здесь?
– Только те, кто на корабле. Я никому не сказала, куда мы отплываем.
– А в Микенах? Там кто-нибудь знает, что твой брат… такой?
Электра не отвечает, что само по себе ответ. Пенелопа подавляет вздох. Утро слишком раннее для подобных дел.
– Менелай? – спрашивает она наконец, полуприкрыв глаза, словно пытаясь спрятаться от видений катастрофы, разворачивающихся перед ее мысленным взором. – Он знает?
– У моего дяди шпионы повсюду.
Тут наконец Пенелопа отрывается от разглядывания молодого мужчины, сотрясаемого дрожью, и обращает все внимание на Электру.
– Сестра, – укоряюще шепчет она, – что за новое несчастье, будь оно трижды проклято, ты навлекаешь на мой дом?
Электра научилась царственно-гневному взгляду у матери, считавшей себя величайшей женщиной на свете. Девочка ни за что не призналась бы даже себе, что получила это умение от той, к кому, она уверена, питает лишь ненависть, но сейчас, едва ли не в первый раз, взгляду не хватает твердости, и она опускает голову, чтобы затем поднять ее, но уже с по-детски испуганным выражением лица.
– Мой дядя не должен найти Ореста в таком состоянии. Он воспользуется этим, чтобы присвоить Микены. Он будет… Не думаю, что мне или тебе придется по душе