убираю. Отстраняюсь, делаю неуверенный шаг назад и пытаюсь усмирить бешеное дыхание. Милка, тоже глотает воздух и выглядит очень смущённо.
– Так что ты там говорила? Про погулять? – спрашиваю хриплым голосом.
– Да, – сумбурно отвечает девушка.
На её лице лёгкое замешательство, но она ничего не спрашивает.
– Тогда пошли, – позволяю ей, наконец, открыть эту дверь.
– Пошли, – вторит мне Милка и покидает комнату. Мыслями она уже не со мной. Наверняка жалеет о содеянном. Но я не позволю ей жалеть.
– Прости меня, Милк-Милк, – говорю ей, когда уже идём неспешно по улице.
На какой-то короткий миг в её глазах сверкают слёзы, и я понимаю, что вообще сейчас ляпнул.
– Нет. Я не это имел в виду, – судорожно объясняю ей, хватая за руку. – Я не за поцелуй прошу прощения. За него я извиняться не стану. Я прошу прощения за то, что отстранился, не продолжил.
– Я поняла, – говорит бодрым голосом Милла. А вид такой, что ничего не поняла.
– Нет, не поняла. Я просто не хочу, чтоб всё вот так было.
– А как ты хочешь?
– Я хочу,– на секунду замолкаю, собираясь с мыслями. – Хочу, чтоб ты была моей… девушкой.
– Девушкой? – спрашивает, а в глазах читается лёгкий испуг.
– Да, – настойчивее говорю ей. Мы стоим посреди оживленного парка. Замерли как статуи. Её руки в моих руках, и как бы ни старалась их выдернуть, не отпущу.
А она старается вырваться и вообще ведёт себя странно. Десять минут назад в её комнате мне казалось, что Милла, наконец, открылась передо мной. Мне казалось, что она тоже меня хочет. И если бы не остановился, возможно, всё зашло бы далеко. Уже жалею, что остановился. Какого черта решил, что всё должно быть правильно.
Может, неправильное – это как раз самое правильное.
А теперь Милка зажата, сконфужена и очень-очень отстранена.
Так близко и так далеко.
– Я не знаю, Паш, – говорит тихо, чересчур внимательно рассматривая нашу обувь. – Это всё как-то странно. Мы друзья, – слышу её бодрый голос, а губы предательски дрожат. – Давай пока оставим всё как есть.
– Давай, – бросаю ей с обидой, отпуская руки. Не понимаю её.
Чёрт возьми, нихрена не понимаю.
– Я пойду, – разворачивается, а я её не держу.
Уходит, оставляя меня в полнейшем недоумении. Впервые в жизни в один момент лишаюсь боевого духа. Впервые за долгие годы дружбы жалею об этой дружбе.
Я не должен быть её другом, я должен быть её всем…
***
Длинный коридор измерен неторопливыми шагами. Запах больницы впитался в одежду и заставляет внутренности содрогаться. Обшарпанные стены и вовсе приводят в уныние. Влада нет, он уехал, как и обещал. А я уже полчаса не могу переступить ненавистный порог палаты. В ней лежит мой лучший друг. Спит, как говорят врачи. Умирает, как считаю я. А я ничем не могу ей помочь, и никто не может.
Ладно, хватит заниматься самобичеванием. Истязать я буду себя позже, в спортзале. А сейчас