нельзя переставать бояться гнева Божия – это комендант Гронингена за свою долгую жизнь усвоил. Когда его люди валились от усталости, он приказал им вставать и плыть, и сам поплыл вместе с охочими лодочниками в приморские поселки, где еще могли оставаться выжившие. Последним из таких поселков был Делфзейл, где несколько десятков дрожащих от приближения неминуемой смерти людей еще цеплялись за крышу самого высокого здания – церкви. Возможно, среди спасающихся не все были правоверные католики – Альберто Рамос не стал выяснять этого. Он приказал посадить в лодки женщин и детей, оставив места только для гребцов. Сам комендант спрыгнул на покатую крышу, галантно освобождая место для еще одной пожилой женщины, которая не сразу поняла, что ее жизнь спасена.
– А вы, сеньор? – крикнул кто-то из лодочников.
– Я побуду здесь, – величественно сказал Альберто Рамос. – Зная об этом, вы, канальи, поскорее вернетесь, чтобы забрать оставшихся. А лучше – пришлете свежих гребцов.
Настоятель затопленного храма тоже остался вместе с паствой. Здесь, на крыше, он ободрял терпящих бедствие и молился вместе с ними.
– Падре, – обратился к нему с улыбкой синьор де Кастроверде, чтобы никто не видел мучений, претерпеваемых комендантом Гронингена от сырости. – Я с начала наводнения повторял про себя засевшую в голове фразу: «Et aquae praevaluerunt nimis super terram». Вы не напомните, как там было дальше?
Сырость и холод к ночи стали нестерпимыми. Настолько, что комендант Гронингена растерял весь свой кураж, и просто скорчился на покатой крыше, воображая теплый очаг и постель, которую нередко согревала ему одна гронингенская вдовушка. Альберто Рамос уже смирился с тем, что уйдет из жизни бездетным – в конце концов, деревня Кастроверде принадлежала его родному племяннику, и это было правильно. Неправильным же было уходить вот так, без славы, съежившись на продуваемой крыше, окруженным не сполохами пламени и сверканием стали, а жалкими телами оставшихся двух десятков замерзающих мужчин. Они, пытаясь согреть друг друга, собрались в одном месте крыши, и в середине ночи кровля не выдержала. Оказавшись в воде, Альберто Рамос вцепился руками в обломок стропил и почувствовал, что медленное течение относит его от церкви. Крики пока еще цепляющихся за жизнь людей вскоре смолки, поглощенные музыкой ветра и волн. В голове старого офицера вдруг возник образ того убитого полутюленя, оборотня, доставленного в цитадель Гронингена. Сколько людей, с удивлением понял дон Альберто, могло бы сейчас спасти то странное существо! Сколько невинных жизней!
– Сеньор Альберто Рамос де Кастроверде? – нежный голос принадлежал не мужчине и не женщине, а явно небесному созданию. «Ангелы говорят по-галисийски», – отрешенно подумал Альберто Рамос и умер.
Этим летом главным увлечением Феликса стала верховая езда. Он то и дело покидал неуклюжего Ламораля, чтобы промчаться с ветерком вдоль полей и садов дома де Линь, вдоль пашен и озер, каналов и мельниц, лесов и мастерских. Ламораль то и дело обижался,