Людвиг, в Германии провел времени раз в десять больше, чем во Фландрии, – заметил Биллем. – Откуда тебе помнить наших достойных моряков? Во всяком случае, я вижу теперь того, кто когда-нибудь, как его отец, встанет за штурвал и поведет наш флот к далеким берегам.
Снова все посмотрели на Феликса, и это внимание смутило мальчика, пока он не заметил, что мать его взволнована сильнее обычного и, вроде бы, хочет что-то сказать. Она, в самом деле, открыла рот, но произнесла не то, что собиралась вначале:
– Я сделала напиток таким, как обычно для господина де Сент-Альдегонде. Если кому-то захочется более сладкий, я добавлю сахара в чашку.
– Спасибо, добрая женщина, – сказал Биллем, отпивая. – Очень непривычный вкус, и я, право, не знаю, хочу ли я каких-то изменений в нем, или нет. Ваши прекрасные чашки ведь из мастерской Гвидо де Савино, не так ли?
– Да, ваше сиятельство, мы работаем с Гвидо уже много лет, – улыбнулась хозяйка. – Чашки бывает, бьются, и, в отличие от частных покупателей фарфора, мы такие клиенты, которые приносят мэтру де Савино постоянный доход.
– Чудесный, немыслимый город, – задумчиво произнес Биллем, – в нем каждый может найти все лучшее, что произведено руками людей, а, если еще вспомнить самую большую в мире типографию моего любезного Кристофера Плантена, то и все, что явила миру человеческая мысль. Как жаль расставаться с Антверпеном!
– Ваше сиятельство, – решилась Амброзия ван Бролин, видя благосклонность бургграфа, – с вашего позволения, можно ли спросить…
– Спросите меня, – вмешался тот, которого назвали Людвигом. – С радостью отвечу прекрасной хозяйке, прибывшей из невероятной дали, чтобы украсить собой Антверпен.
– Спасибо, ваша светлость, – улыбнулась Амброзия, сверкнув диким черным глазом. Похоже, любезность вельмож помогла ей перестать волноваться. – Вы ведь покидаете Антверпен, а сюда идут имперские войска. Что ждет нас, простых жителей, что ждет Брабант, Зеландию и все Нижние Земли?
На некоторое время в кофейне воцарилась тишина, нарушаемая только звуками глотков и доносившейся снаружи возней слуг и верховых лошадей у коновязи.
– Мы остаемся верными подданными нашего возлюбленного короля, – сухо сказал Биллем, отодвинув от себя недопитую чашку. – Не думаю, что горожанам следует чего-либо опасаться, если они ходят к мессе. Повесьте на стены еще пару-тройку картин с сюжетами из житий святых, и, полагаю, здесь отбоя не будет от офицеров маршала де Толедо.
– Спасибо за угощение, любезная хозяйка, – Биллем встал, и свита его тут же поднялась со своих мест. – Если среди ваших друзей имеются те, кто полагают римского понтифика обычным человеком, а не наместником святого Петра, то лучше им будет последовать моему примеру.
Кофейня опустела, Амброзия пересчитывала серебряные монеты, оставленные ей одним из свитских, а шестилетний Феликс подошел к матери и деликатно подергал ее за передник, чтобы обратить на себя внимание. Госпожа ван Бролин закончила пересчет и посмотрела на единственного