окон, выше которых было разве что одно пение певчих, любой из присутствующих на какой-то неуловимый миг ощущал себя точно стоящим на воздухе, такая чудная сила витала в этих, уходящих в поднебесье стенах. Всё блистало золотом, небесной роскошью, от обилия икон приливало к голове спокойствие; а очень чувствительной натуре легко могло почуяться среди этой сказки и еле уловимое пение райских птиц… И венчала эту неземную картину сень над ракой с мощами преподобного Серафима, Саровского чудотворца, всемирного светильника нашей веры.
Так не отсюда ли, не от этой самой земли, где ежедневно незримо ступают Стопочки Самой Царицы Небесной, грядёт, приближается час, о коем так пророчески вещалось гоголевским провидением в «Тарасе Бульбе»: «…будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера!» Чуют всё это дальние и близкие народы – крепко чуют! – только лишь нам самим, русским, и надобно осознать это, как надлежит, да собраться с силами, Богом данными. И лишь тогда, по провидческой прозорливости русского гения, «подымется из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..»
…Служба, вправду, торжественная – другой здесь, видно, и не дано бывать, шла своим чередом; а ещё, Глебов это заметил не сразу: стало народу поболе сбиваться к левой стороне храма, к блестящим, как золото, маленьким воротцам, ограждающим прямой доступ к мощам батюшки. У золотых воротец становилось жарче, и монашка, стоящая напротив, внезапно подняв глаза свои застенчивые, какие бывали лишь у деревенских девушек, увидела, кого ей надо было, и молчаливо подозвала к воротцам.
Сначала Глебов даже подумал, что кличут его, на что он, было, вскинулся сгоряча, но рядом продвигался через расступающуюся толпу человек, неловко спотыкаясь; и этим человеком опять оказался едва не нарушенный ими «царь». Его и здесь в «дамки» выводили! И все услышали, как монашка просительно наказала ему, чтоб, находясь на месте её, всем бы говорил, что вход к мощам преподобного батюшки будет не от воротец этих золотых, а с улицы надобно, с северной стороны храма. И «царь» послушно встал на её место, терпеливо объясняясь с теснящимися к воротцам.
Между тем, этой службой неожиданным образом захватило и Саню Глебова. Собственно, он и не заметил этого, но внутри точно от какого-то необыкновенного источника ощутимо начало убаюкивать саму душу, а его горячую натуру, слегка окружив, затуманило.
Позже Глебов решил выйти на улицу, чтоб немного, как говорится, опнуться, а ещё по привычке глянуть на исчезнувшего из поля зрения «царя». Недалеко от киоска были обнаружены свои да наши в лице доктора-говоруна, что сиял-таки начищенным пятаком и взахлёб рассказывал не столько о случившейся беседе с монахом, сколько о его личном, теперешнем понимании нашего житья-бытья. Оказалось, по его докторскому разумению, не стоило бояться жить, да понапрасну задумываться, и вся недолга.
Не отличавшийся на сегодня излишней скромностью Глебов на сей раз благоразумно промолчал и о собственном достижении: