обнялись. Профессор похлопал меня, как родного сына, по спине.
Как только я перешагнул порог генератора, дверь за мной плотно закрылась.
«Антон Михайлович, как чувствуете себя?» – услышал я голос из невидимого динамика. Это был сам Семипядов.
– Хорошо, – ответил я. – Немного необычно, хочется куда-то присесть…
«Надевайте пальто, Антон Михайлович, шапку… Можете присесть на чемодан… Но лучше держите его за ручку… Сейчас мы опустим температуру до минус десяти, чтоб вам было комфортнее…», – звучал всё тот же голос.
Я дрожащими руками оделся, и тотчас начал медленно гаснуть свет. Научный консультант Алексей предупреждал об этом, но всё равно становилось жутковато. Когда тьма сгустилась настолько, что я уже не мог различить собственную ладонь, я закрыл глаза. Так, казалось, легче. Я сполз с чемодана, на котором сидел, и лёг на него, продолжая по совету профессора держать его за ручку.
«Начинаем обратный отсчёт…», – я уже не мог различить, кто это говорил. А потом явственный спокойный женский голос стал считать:
«девять, восемь, семь…»
Мне показалось, что я стал медленно кружиться, или какое-то поле стало вращаться вокруг меня. «Надо бы сказать Семипядову, что меня тошнит», – подумал я.
«…четыре, три, два…»
Вдруг я перестал ощущать своё тело, его будто приподняло над полом… И в следующую секунду я почувствовал сильную вибрацию, а за ней частые колебания. Меня как будто забило о стенки какой-то узкой трубы, в которой, мне казалось, я летел… О, Господи! В мозгу всплыл образ священника из церкви, его изумлённые большие глаза за толстыми линзами, Евангелие и Крест, которые я целовал. «Молись Михаилу Архангелу…» Я стал читать про себя молитву: «…сохрани меня от всех видимых и невидимых враг, паче же подкрепи от ужаса смертнаго и от смущения диавольского…»
И тотчас страх ушёл, и тряска прекратилась. Неприятный холодок, который я испытал поначалу, мгновенно прошёл, и с двух сторон меня будто бы подхватили чьи-то руки, тёплые и надёжные. Я продолжал читать, погруженный в совершенное блаженство: «Не презри меня, грешнаго, молящегося тебе о помощи и заступлении твоем в веце сем и в будущем…» Я не смел открыть глаза, хотя мне казалось, что уже не тьма, а яркий свет окружает меня.
Скоро небывалая лёгкость прошла, и я стал ощущать своё тело, тяжёлое и усталое, и неудобное ватное пальто на нём. Волосы под шапкой взмокли, рука до боли сжимала ручку чемодана. Но чьи-то руки будто бы продолжали меня удерживать. Вновь я почувствовал сильную вибрацию, в голове поплыло, и в следующее мгновение я провалился во что-то мягкое и холодное.
Я открыл глаза. Режущая глаза белизна ослепила меня – снег! Снег искрился, словно усыпанный алмазами, я поднял глаза – солнце! И ещё, что меня изумило, – воздух! Морозный, кристально чистый воздух. Легкие мои непроизвольно работали, как меха, наполняя меня свежестью и энергией ясного зимнего дня.
«Я жив, жив! – ликовал