закивал один из мужиков, что постарше, стянув с головы шапку. – Маленько тут Иван выпивши…
– Хде закуска? – поднял глаза Сосипатыч, под глазом его был огромный синий фонарь. – Ёшкин-матрёшкин! (Вместо этого «ёшкин-матрёшкин» он, конечно, грязно выругался).
Второй мужик, с чёрной густой бородой, спохватившись, запустил руку за пазуху толстой заскорузлой шубы и, подойдя неспешно к столу, выложил что-то замотанное в чистую холщовую ткань.
– Ничо, ничо… Вот тут ветчинки немного… И вот ишо…
Из кармана шубы он достал бутылочку водки с запечатанной красным сургучом горлышком. Поставил аккуратно на стол.
– Ну, мы… пойдём поди как, – сказал мужик постарше.
Оба они были тоже пьяны, но на ногах держались крепко.
– Вы только мне его, мужики, на лавку отнесите, и всё, – попросил я.
Они дружно сгребли Сосипатыча, который всё это время лежал почти недвижимо на полу у порога, и положили прямо в одежде и в валенках на лавку у окна.
– Мих-халыч, всё путём! – отреагировал на это Сосипатыч.
– Он смирный, ничо, – успокоил меня чернобородый, – смирно будет спать, ничо…
Утром мы пили с Сосипатычем чай. Глаз его сильно припух, и от этого он выглядел очень забавно. Для лучшего самочувствия Сосипатыч выпил пару стограммовиков, я отказался. На столе была нарезанная крупными кусками ветчина, в больших деревянных плошках – бочковые огурцы с кисточками укропа и белые грузди в коричневых смородиновых листах. Ломтями на белом рушнике лежал чёрный хлеб.
Были уже обговорены всякие житейские мелочи. Даже пришлось признаться Сосипатычу, зачем я надраил так усердно самовар. Я так и сказал, что хотел посмотреть на свою физиономию, а зеркала не нашёл. Сосипатыч долго, как дитя, заливался мелким рассыпчатым хохотом.
Наконец, можно было начать расспрашивать о том, что зудило уже давно – об Ульянове. Пригубив ещё немного горячего чая, я осторожно посмотрел на Сосипатыча и, стараясь не выдать своего волнения, спросил:
– Сосипатыч, а что ты знаешь про Ульянова?
– А што Ульянов, – начал с какой-то гордостью в голосе Сосипатыч. – Если б не я, то где бы энтот Ульянов был бы? – Он показал пальцем в потолок. – В прошлом-то годе весной чуть было не утоп… По болотам с им уток промышляли. Ну, он и обмишулился. Я бы не поспел – всё, поминай как звали. Вот только лысинка его торчала, ага! Там трясина така – лучче не суйся – мигом утянет! А тонул-то тихо так, хоть бы крикнул чаво… Ихтелехент!
– Дурак ты! – вырвалось у меня. Но, встретив недоуменный взгляд собеседника, пояснил. – У него ж дыхание спёрло от ледяной воды! Голова твоя садовая! Как бы он кричал?
Сам же я сидел и размышлял про себя о другом.
Вот этот мужик, недалёкого ума человек, неужели он специально был рождён, чтобы вытащить из болота будущего предводителя и вдохновителя разрушителей великой Империи? Ничего не оставил