длинные ноги. Укладка в стиле «бохо». Со спины – молодая девушка.
– Привет, ба, – Шу приседает рядом и целует бабушку в щеку. – Как твой спортзал?
– Здравствуй, родная, – бабушка выключает приемник. – Много калорий потратила, компенсирую. Хочешь печенья?
– Хочу.
Шу усаживается на коврик рядом с бабушкой. Рассматривает ее. У них семейная любовь на расстоянии. Живут в одном городе, созваниваются постоянно, видятся редко, ничем особо интимным и личным не делятся. Шу отдает себе отчет в том, что слегка завидует этой женщине – она неприлично красива и свежа, и в ее случае это выглядит совершенно естественно. В спортзалах такое не накачать, это нечто, идущее изнутри. Из детских воспоминаний бабушка перешла в нынешнюю реальность юной и смелой, беззаботно и праздно развлекающей ее, пятилетнюю кроху. Тогда, в детстве, они были вместе всего год, а потом бабушка уехала. Позже бабушка помогла уже взрослой Шу с переездом сюда, в город у моря, где шумят волны.
– Ба, – осторожно спрашивает Шу. – Ты, наконец, хоть раз выйдешь со мной в люди? Мы видимся только у меня или у тебя, я хочу погулять с тобой, поесть креветок, в ресторане у моего дома шикарные креветки. А?
– Родная моя, – бабушка тонкими пальцами достает печенье из коробочки. – Выйду. Обязательно. Как только наши с тобой планы безоговорочно совпадут.
– Давай договоримся заранее?
– Я не могу договариваться заранее, – бабушка небрежно смахивает крошки. – Ты же знаешь, я веду слишком активную жизнь, чтобы планировать что-то дальше завтрашнего утра.
– Я знаю. Просто мне хочется похвастаться моей восхитительной ба.
– Родная, это бессмысленно. На меня уже и так много лет глазеет весь город. Потому я и стараюсь держаться там, где не бывает многолюдно. – Бабушка хохочет, потом легко встает, потягивается. – Идем в дом. Там есть вино и потрясающий сыр. Ты не за рулем?
***
Джеминай умирает. Он умирает, это совершенно точно. Грудь сдавлена. В голове шумит. В глазах серая дымка. Болят руки. Болят ноги. Ноет в области сердца, мучительно. По небритому лицу текут слезы. Надо отстраниться от боли. Надо уйти в себя. Сейчас он одинок и юн, сидит на каменном пляже под ледяным ливнем. Позади тропа. Тропа завалена. Другой нет. Скалистый перевал перекрыт камнями. Правая нога сломана. Левая, похоже, вывихнута. Ему не выбраться. Ему не отползти. Машина осталась возле трассы, по ту сторону горы. У него нет телефона, он замерз, и он не может даже кричать. А если и кричать, его никто не услышит. Не услышит даже сидящая в машине Гала. Гала наверняка дремлет сейчас на разложенном переднем сиденье. Она думает, что сейчас он вернется. Она не знает, что тропу засыпало. Она ждет, на ней тонкий сарафан, обтягивающий выразительную грудь, и в полусне она улыбается, показывая блестящие кривоватые зубы.
Так, стоп. Это полная фигня. Это набор киношных штампов и приемчики бульварных романов. Дождь, Гала, машина. У него нет машины. У него нет Галы. Он умирает в своей гостиной. У него никого и ничего нет.
Джеминай со стоном шевелится, встает на ноющие ноги. Какая гадость. Сдохнуть на