заметила Агнию, приложила исколотый палец к губам:
– Это мне надо, это жизнь продлевает…
Агния хорошо успевала, сначала училась в женской школе; мать и бабушка, шившие тяжелые пальто на заказ, боявшиеся фининспектора, старались приодеть, платье и школьный фартук отличались индпошивом, фасоном… Другие девочки куда хуже ходили. Невдомек тогда было Агнии, бедные девочки пойдут в торговлю, встанут за прилавок, не жалея пухнущих вен, наберут на богатую и больную старость. Устроятся в кафе, полюбят золотишко и шубки, скопят на богатую и больную старость. Вы когда
– нибудь видели незамужнюю буфетчицу или официантку? А если встречали разведенную
– то уже без пяти минут замужем.
Аню учить надо!
– Этот боевой клич сотрясал стены в желтеньких цветочках, не вторгаясь в сон ее души, не делая мать ближе, роднее. В первый раз Агния провалилась в Медицинский, блата никакого не было, но не отступилась, отбарабанила год санитаркой, и ее приняли.
Мать сшила Агнии широкую цыганскую юбку, красивую, как в опере «Кармен», этой юбкой, несмотря на холодную осень, она шелестела вечерами «на картошке», в коровнике, наскоро переделанном под жилье студентов. Обычно они лежали вповалку на волглых матрасах, как бойцы после боя, некоторые косили под простуду, отлеживались, иные ворочались в жару, надсадно кашляли от нескончаемых дождей на колхозных полях. В двенадцать часов, в полночь из крестьянских ходиков вылезала остренькая деревянная мышь и говорила: ку
– ку. Одного такого, честно заболевшего, в дневном безлюдье, и накрыла большим шелковым сачком цыганская юбка Агнии. Он был блестящий аспирант, теперь уже давно член
– кор
– придумал как срезать бородавки лазером. Там
– то, «на картошке», все и приключилось. Когда уже в Москве она сказала аспиранту о последствиях жаркого секса на холодном полу, ее первого секса, тот удивленно развел руками.
– Ну и угораздило тебя! Ты же медичка, сделай что
– нибудь.– Поговорив с матерью, Агния делать ничего не стала, и появилась Валечка, похожая на прозрачный засушенный цветок. Агния взяла академический, порой ей казалось, огромная белесая моль вьется над Валиной кроваткой, сбежавшая из марлевых кулей, где томился обватининный драповый крой. Операция обещала процентов двадцать успеха, делать ее можно было только в три года, а Валя ушла по веревочной небесной лестнице, не прожив и половины отпущенного срока. Аспирант ни разу не видел свою больную дочь, не ведал, что Вали уже нет среди людей.
Агния вернулась в учебное стойло, надела хрустящий белый халат, ломкий, как сосульки, которыми она набивала рот девчонкой. … Раннее апрельское утро, примус детства раздувает небесную синеву; она идет пустынным коридором в поликлинике, уборщица с серой норой лица, кряхтя, трясет тряпкой. У кабинетов, на пыльных стульях высаживаются люди, занимают места на унылый спектакль,