я. Фиг знает, на что я только что подписался.
– О, всегда хотел спросить! – Леннон оживился. – А правда, что у вас дочерей отцы трахают, а сыновей – матери?
– Слушай, Леннон, а не слишком ли ты любопытный? – спросил я.
Тот остановился и резко повернулся.
– Как ты меня назвал? – угрожающе спросил он, складывая вместе указательные пальцы.
– Извини, случайно вырвалось, – говорю. Да что такое вообще со мной?! Соберись, Лебовский, ты не на прогулку в ЦПКИО вышел! – Илья, конечно же.
– А перед этим какое было слово? – спросил Леннон. Уже с меньшей угрозой в голосе. По ходу, он вообще не любитель наезжать и решать проблемы силовыми методами. Знаю немало таких парней. Они иногда наезжают и даж в драку кидаются, не потому что самим хочется, а потому что ноблесс оближ, положение обязывает. Можно, конечно, дальше его позадирать, но пока мне все-таки лучше прижать хвост. Он прав, я всего лишь абитура.
– Леннон, – отвечаю.
– И что это такое? – Леннон нахмурил брови. Похоже, Битлз в этой реальности тоже не существовали. Ну или во всяком случае в Сибири о них не знают.
– Это такой музыкант, – говорю. – Песни поет. Ты на него немного похож, вот я и запомнил тебя под таким прозвищем.
– А… – Леннон, кажется, потерял к разговору интерес. – Опять мы тормозим. Соловейка нас придушит за опоздание.
Он ускорился, даже почти побежал. А я подумал, что, кажется, просто пытаюсь оттянуть важный момент, поэтому следующий вопрос я задавать не стал, хотя он крутился на языке, конечно.
Коридор повернул направо. Вообще мы так долго шли, что кажется, этот подвал уже где-то за пределами университета. Несколько раз мы проходили мимо темных дверных проемов. Несколько раз на стенах попадались не очень понятные надписи из букв и цифр. Какой-то технический туннель, наверное.
Потом мы свернули в один из темных поворотов, но прошли буквально три шага. До металлической двери.
– Сольвейг Павловна? – Леннон приоткрыл дверь. – Я привел Лебовского…
– И почему тогда он до сих пор не в моем кресле? – раздался изнутри капризный женский голос.
– Входи, – Леннон посторонился, пропуская меня вперед. Комната была похожа на средневековую камеру пыток, какой ее показывают во всяких музеях. Кирпичные стены, грубо и как попало сколоченная мебель, в стенах и потолке – крючья и скобы, непонятные металлические штуки, расставленные и разложенные в разных местах.
– Я думала, ты выше, – сказала Соловейка. И теперь я понял, почему ее так называют. Она была лилипуткой. Уменьшенная копия человека. И голос такой, немного кукольный или мультяшный. Но если не считать… эээ… миниатюрности, то во всем остальном она выглядела весьма эффектно. Глаза были необычные. Прозрачные, очень светлые, бледно-голубые. В полумраке казалось, что они светятся. А волосы она небрежно завязала узлом на затылке. Одета Соловейка была в какое-то платье, но рассмотреть его было сложно, потому что большей частью оно было скрыто под кожаным фартуком. Как у палача, да.
– Ну