но здесь нет людей, страдающих сердечными заболеваниями, это только вы, европейцы, умираете от инфаркта.
– А от чего умирают здесь? – спросил я.
– От всего, что не касается сердца. Сифилис, туберкулез, проказа, тиф, сепсис, холера, менингит, пеллагра, дифтерит и прочее. Но мне нравилось изучать сердце, мышцу, управляющую нашей жизнью, вот так. – Он сделал жест, сжимая и разжимая кулак. – Вероятно, я думал, что обнаружу в нем что-то.
Коридор выходил в маленький крытый дворик, напротив стоял кирпичный приземистый павильон.
– Вы верующий? – спросил я.
– Нет, – сказал он, – я атеист. Нет худшего проклятия в Индии, чем быть атеистом.
Мы пересекли двор и остановились перед входом в павильон.
– Здесь лежат неизлечимые, – сказал он, – есть отдаленная вероятность, что ваш друг находится среди них.
– Чем они больны? – спросил я.
– Всем, чем только можно вообразить, – сказал он, – но вам, вероятно, лучше уйти.
– Я того же мнения, – сказал я.
– Я провожу вас, – сказал он.
– Прошу вас, не беспокойтесь, я, вероятно, смогу выйти через ту калитку в ограде, по-моему, мы уже возле дороги.
– Меня зовут Ганеша, как того веселого бога со слоновьей головой.
Я тоже представился перед тем, как уйти. Калитка в ограде была от меня в двух шагах, за увитой жасмином изгородью. Она была открыта. Когда я обернулся взглянуть на него на прощание, он спросил: «Если мне удастся его найти, что ему передать?»
– Ничего, – сказал я, – прошу вас, ничего не говорите.
Он снял с себя паричок, словно это была шляпа, и отвесил мне легкий поклон. Я вышел на улицу. Светало, люди на тротуарах потихоньку просыпались. Кто-то сворачивал свои ночные циновки. Улица была черна от ворон, сражавшихся за коровью лепешку. Перед входной лестницей в больницу стояло раздолбанное такси. Водитель похрапывал, прислонившись к окошку.
– «Тадж-Махал», – сказал я, садясь.
III
Единственные обитатели Бомбея, которые пренебрегают «разрешением на проживание», действующим в «Тадж-Махале», это местные вороны. Они медленно и привольно опускаются на террасу интерконтинентального отеля, бездельничают на узорчатых окнах в стиле Великих Моголов в самом старом здании отеля, устраивают себе насесты на ветках манговых деревьев в саду, прыгают по идеально подстриженному газону вокруг бассейна. Они, чего доброго, стали бы пить из него воду, присев на кромке, или стащили апельсиновую корку из бокала с мартини, если бы проворный лакей в ливрее не разгонял их битой точно в абсурдной игре в крикет под руководством безумного режиссера. Воро́н следует опасаться, у них очень грязные клювы. Городские власти Бомбея вынуждены были заколотить досками огромные хранилища питьевой воды, поскольку эти птицы возвращают в «жизненный оборот» трупы, которые парсы выставляют на Башнях Молчания (таких очень много в районе Малабар-хилл), и уже не раз какой-нибудь разине случалось обронить в воду лакомый кусок. Но даже предприняв