описывал пробуждение героя, то должен был сначала изобразить, как он встает с постели, потом ищет свечу, зажигает, и все это в мелких деталях, вплоть до каждого жеста… Иногда это превращалось в настоящий кошмар.
– Обилие деталей облегчает чтение, – заметил Холмс. – Люблю точность.
– Не понимаю, чего вы от меня добиваетесь, – вздохнул доктор.
– О, непонимание – это нормально. Я тоже многого не понимал. Например, почему ваш учитель, которого вы боготворили, с такой жестокостью растоптал ваше литературное самолюбие. Пока не выяснил детали. Вы были благонравным юношей. И симпатичным, как думал ваш учитель, – добавил Холмс. – Который завлек вас к себе домой, напоил – первый и последний раз в жизни – и попытался совратить. Попытка оказалась неудачной. К тому же вы спьяну назвали его вонючим швулем. Профессор Рейнхарт пришел в ярость и выставил вас вон. Вы были так пьяны, что ничего не запомнили. Хотя потом вы каким-то образом выяснили правду и даже ее записали. Кстати, весьма выразительный текст.
Повисло молчание. Где-то снаружи раздался тяжелый гул и тут же смолк.
– Какая чушь! – вздохнул Меслов. – Какая нелепая чушь!
– Отрицаете реальность? – насмешливо спросил сыщик.
– Какая уж тут реальность… – Доктор замялся, потом махнул рукой. – То, о чем вы говорили, – литературный опыт. Тот самый, о котором я говорил. Мой рассказ. Точнее, вариант профессора Рейнхарта.
– Написанный вашим почерком? – Холмс прищурился. – Не смешите меня, доктор.
– Вы и в самом деле ничего не понимаете, – Меслов откашлялся: холод забрался в горло. – Совсем. Хоть и рылись в моем архиве. Кого вы подкупили? Джима? Во что вам обошлись его услуги?
Холмс неожиданно рассмеялся.
– Ну-ну, – с трудом выговорил он, вытирая глаза рукавом. – Старина Джим не получил ни пенни. А вот я, похоже, где-то дал маху. Хотя… почему в тексте – подлинные имена? О нет, не надо объяснений, – он снова выставил руку вперед, – я сам догадаюсь. Вы таким образом признались профессору в своих чувствах, не так ли? И описали желательный для вас вариант развития событий, в мелких подробностях. Что его и оттолкнуло. Мужеложцы обычно сентиментальны и на дух не переносят, когда вещи называют своими именами. Ваша ошибка была чисто стилистической, Абрахам. Но именно такие ошибки оказываются роковыми.
– А вот это – не ваше дело, – сказал Меслов.
– Ага! – Холмс поднял палец вверх. – Теперь мне более понятны причины, толкнувшие вас на преступление. Я-то думал, что вы – жертва домогательств старого мужеложца. Оказывается, вы – отвергнутый поклонник, к тому же вас отвергли столь оскорбительным образом. Вами побрезговали. Неудивительно, что вы остались девственником. И занялись лечением скверных болезней. Жалкий вид венерических больных, их страдания, их страх перед разоблачением – все это укрепляет вас в вашем отношении к половой сфере, и особенно в той ее части, что отклоняется от так называемой нормы. Но вашим чувствам необходима пища, желательно – регулярная, поэтому