И нет бы меня позвать или хотя бы стать на колени… Она же блевала стоя, нагнувшись над унитазом.
– Ой, Вова, мне так плохо, – сказала она, выпрямляясь, и грохнулась, как стояла, затылком об пол. Я помог ей добраться до кровати, измерил давление. Давление было высоким, и я сделал ей укол дибазола с папаверином. Давление начало снижаться, а вместе с ним начал падать и пульс. Тогда я позвонил маминому кардиохирургу.
– Ее надо срочно госпитализировать. Вызывайте скорую, – сказал он.
Помня палату номер пять, я принялся названивать в платную скорую, затем, когда там никто не ответил, в справочную, затем полез в интернет. Мама все это время лежала и страшно хрипела.
– Ну что? – спросил ее врач, позвонив мне.
– Я пытаюсь найти номер платной скорой, – ответил я.
– Милый мой, ее срочно нужно госпитализировать. Так что звоните немедленно.
Только после этого, потеряв минут сорок, я позвонил.
Приехал молодой парень. На этот раз с аппаратом ЭКГ. Сняли ей кардиограмму. Пуль упал уже до сорока.
– Кажется, у нее инсульт, – сказал он, показывая на небольшой перекос маминого лица.
Собравшись, мы отправились в больницу.
В кино в таких случаях обычно показывают, как больного встречает вооруженная всем необходимым бригада медработников. У нас же сначала заполнили бумаги, а потом только появился дежурный врач.
Осмотрев маму, она сообщила, что мама при смерти, и надо ее срочно класть в реанимацию. И вновь я стоял под дверью, ожидая, когда приедет врач из кардиоцентра. К его приезду пульс у мамы был уже 8 ударов в минуту. От этого с ней случился ишемически-геморрогический инсульт с пропитыванием с зоной поражения размером с хороший мандарин. А это – самый херовый из инсультов. После такого редко кто остается живым.
Наконец, маме поставили временный стимулятор, и я пошел домой. Когда я на следующий день пришел ее проведать, ко мне вышла мамин лечащий врач – вылитая царевна-несмеяна.
– Она стабильная, но тяжелая, – сообщила она.
Я попытался ей объяснить, что у мамы аллергия на почти все лекарства, но она меня оборвала:
– Должны же мы чем-то ее лечить.
Затем она сообщила замогильным голосом, что мама, скорее всего, останется овощем, который придется кормить через трубочку, а заодно и сказала, где можно купить питание для коматозников. А вечером, когда я сидел и выл в потолок, словно в довершении всех этих радостей начал выделываться свет: отключится минут на тридцать, затем включится минут на десять, и так часа два.
На третьи сутки мама вышла из комы, и мне разрешили принести ей йогурт и питьевую воду.
– Она в сознании, но она неадекватная. Она не понимает, где она, и что с ней, – сообщила Несмеяна в следующий раз, когда я пришел проведать маму.
– Это надолго? – спросил я.
– Скорее всего, навсегда, – обрадовала она меня.
– Но она хоть шевелится?
– Шевелится.