моей же голове не происходит ни одного толкового мыслительного процесса – туда будто ваты затолкали, и всё, чего бы мне сейчас хотелось – оказаться у себя дома в постели под одеялом. И чтобы никаких треволнений, никаких сплетен и никаких Уиллов.
– А может, ты сам это придумал, немощ? Надеешься на поблажку? – Его тон не просто убивает. Вскрывает без анестезии, вынимает душу и рвёт на куски. – Так вот, знай, на первой же тренировке я с тебя шкуру спущу. В буквальном смысле. Медленно, с толком и с удовольствием.
– Я ничего не придумывал, – выдыхаю я, чувствуя, как у меня отнимаются ноги, – клянусь. Ни на что не надеюсь. Ничего не знаю.
– Не знаешь, где родная сестра и что с ней?
– Не знаю…
Я осекаюсь – его кулак впечатывается в стену в полудюйме от моей головы. Но он не бьёт меня. Почему? Неужели в его черепушке что-то перемкнуло и до него, наконец, дошло, что бить людей – плохо?
Или он разглядел во мне девушку, что сбежала от него накануне помолвки?
– Просто отвечай, когда тебе задаёт вопрос куратор, – чеканит каждое слово Уилл.
– С ней всё в порядке, – вру я. – Больше ничего сказать не могу.
– Больше и не нужно. Почему из тебя клещами информацию нужно вытягивать?
Я молчу. Это же риторический вопрос, верно? Он продолжает:
– И этого разговора не было, усёк?
Я не могу просто кивнуть – боюсь коснуться при этом Уилла. Поэтому отвечаю:
– Усёк.
– Что с тобой не так, Блэкстон? – брезгливо морщится он.
– В к-каком смысле? – заикаюсь я.
– Ты изменился после нашей последней встречи.
Вот это да! Крис не говорил, что они с Уиллом пересекались! А на том злополучном ужине с графом и графиней брат отсутствовал – возникли какие-то срочные дела на рудниках, и отец послал его разбираться. Вот я и подумала, что они не знакомы.
И я не придумываю ничего лучше, чем сказать правду:
– Мне… нехорошо…
– Аллергия на прививку? – уже не так агрессивно выдаёт Уилл. – До медпункта дойдёшь? Или тебя за шкирку тащить нужно?
Я понимаю, что мне плохо. Совсем. В голове туман. Мир плывёт. Сердцебиение зашкаливает, все слои опоясывающих меня бинтов пропитываются потом, а колени подкашиваются, почти как тогда, перед обмороком, когда я увидела у себя в ванной змею. И, что самое страшное, я ничего не могу с этим поделать – дар меня подводит в самые критические моменты.
– Я в порядке, – снова вру я.
Он отступает, но дистанция между нами всё ещё катастрофически маленькая.
– Подумай хорошенько, по адресу ли ты попал, – поучает Уилл. – Здесь академия легионеров, а не маменькиных сынков. Если ты не дотягиваешь до общей планки или сомневаешься, лучше уйди сам. Не вынуждай меня делать твою работу.
Напоследок он пронизывает меня взглядом, будто кинжалом. Перерезает что-то критически важное для организма. Отсекает начисто. И уходит, чеканя шаг. А я, не в силах справиться с лавиной самых разнообразных чувств, медленно съезжаю спиной