что обстановка в семье только накалялась.
Дарен предпочитал ничего не замечать. Он рано уходил на работу, всегда поздно возвращался, а выходные проводил либо в загородном клубе, играя в гольф или теннис, либо запершись у себя в кабинете, куда даже неуправляемая дочь не решалась заходить.
– Знаешь, Элен, ты права. Становится холодно. – Женщина обернулась на свою помощницу, преданно следящую за каждым ее шагом, и протянула руку с крючковатыми, изъеденными артритом пальцами.
Ей казалось, что они гуляют уже целую вечность, – спину ломило, колени горели огнем. Но нет. Отель находился всего в сотне метров. Стоило пойти обратно в номер и прилечь ненадолго – возможно, ей просто нужен отдых, – но, упрямо сжав тонкие губы, Брук развернулась обратно и пошла, распугивая бегающих вместе с волнами смешных птичек на тонких ножках. Но уже через пару метров почувствовала, как словно током прострелило поясницу, отдавая в левую ногу по всей задней стороне, и сдалась.
– Знаешь, нам лучше вернуться, – криво улыбнулась женщина, пытаясь скрыть нестерпимую боль. Она знала, что есть всего несколько минут, чтобы самостоятельно добраться до комнаты и лечь в постель, прежде чем боль станет невыносимой, и она упадет, без сил и возможностей подняться на ноги.
Элен все поняла без слов – как хорошо, или как плохо, что в их мире нельзя было ничего скрыть. Все чувства, эмоции, мысли были как на ладони. Она подбежала к хозяйке и, придерживая ее за локоть, дала на себя опереться, чтобы пойти хоть чуть-чуть быстрее.
– Может быть, мне позвать помощь? – забеспокоилась девушка. Она уже приметила пляжные лежаки, где можно было бы переждать, пока не подоспеет подмога.
– Нет, зачем? Пока иду. Спасибо, милая. Не баламутить же весь отель из-за одной сумасшедшей старухи.
Брук хрипло рассмеялась, чувствуя, как усиливается боль, с каждой секундой, с каждым вдохом, распространяясь все дальше вдоль позвоночника и становясь нестерпимой. На подходе к дверям к ним уже спешили двое здоровенных парней, одетых в форму, украшенную логотипом отеля, – Элен умудрилась позвонить администрации и вызвать помощь, несмотря на протесты хозяйки.
Через пятнадцать минут она уже лежала на кушетке, поставленной на балконе по ее просьбе, и стонала. Если не шевелиться было терпимо, то стоило даже закашлять или глубоко вдохнуть, как тело принизывало током жесточайшей боли. Обезболивание не помогало – оно никогда не работало так, как нужно, только притупляя бдительность и помогая поверить в то, что вот-вот станет легче. Эффект плацебо, не более того. Да Брук и не ждала особых чудес. Слишком хорошо знала эти приступы. Слишком часто лежала вот так, без движения, иногда на кровати, иногда на полу, с которого было легче перевернуться и поползти, сдерживая рыдания и крики, в туалет. Ее такой видела только мать, а потом – Элен. Никому другому не разрешалось входить в комнату. Хватало ей и того унижения, которое она испытывала и без лишних глаз. Мать давно умерла, и ничего не оставалось,