к модулю памяти и крали данные заказчика. Они участившимися набегами потихоньку раскачивали социум и бот-диверсиями нескольких крупных поставок сырья на заводы добились подачек. Государство выделило отщепенцам минимальное продуктовое довольствие на полмесяца. Предполагалось, что другие голодные полмесяца они должны прокормить себя честным трудом. Отщепенцы наглели и не вылезали из криминальных сводок, чем ещё больше ввергали в ужасы неприкаянного существования. Это поднимало спрос на новые нейрочипы.
Не отпускало ощущение, что слетело последнее обновление с моего нейрочипа. За последние несколько часов автоматически включался энергосберегающий режим. Эти пробуксовки производительности ни с чем не спутаешь. Настройки не работали, но почему? Моё бодрствование было рассчитано на долгие сессии. Нон-стопом я прекрасно молотил ещё неделю назад, разъезжал от точки к точке. А сейчас? Плетусь, будто меня специально что-то тормозит. Я слишком близок к выходу из отщепенства. А такой успех система простить не может. Лавочки в скверике… они тоже кому-то принадлежат и долго рассиживаться нельзя. Прилечь – я уже не мечтаю. Это означало, что ты подсиживаешь чей-то дом. Большинство парков и сквериков превратились в открытые жилища. Асфальт был срезан и на замену вмонтированы площадки с подогревом и разметкой, как на парковочных местах. Только вместо машин тёплые площадки усеивались палатками, не пропускающими холод. Внутри палаток работают тепловентиляторы на топливе из бывшего мусора – мелкодисперсная пыль, пропитанная для медленного прогорания специальным раствором. Такое топливо продавалось в килограммовых пакетах или раз в неделю выдавалось по талонам, которые ввели после тотального контроля биометрии. Сажа оседала на палатки, а взгляд мой устремлялся поверх. Я боялся увидеть, что внутри, кто они – жители копоти и парковочных мест. Сейчас это называется палатко-место.
Я не слишком далеко ушёл от них. Этот день может решить всё. Если я не пройду диагностику, то закончу также – на земле с разметкой. Сотни метров мне ещё плестись до диагностического центра. Нейрочип вёл себя так, будто я невольно увеличил когнитивную нагрузку на схемы. Странно. Настройки я не трогал. Может Пронин? Полученные логи меня совершенно не радовали. Удар. Меня покосило, точно цифровой спрут оплёл моё сознание.
– Сто рублей.
– Что? – я не сразу понял, с кем разговариваю.
– Двадцать минуть – сто рублей.
«Я сижу на лавке!» – В гудящей голове не укладывалось, почему я присел. Двадцать минут выпали из моей жизни.
Пацан лет пятнадцати наставлял на меня шокер. Я знал, он не один. Вон ещё смотрят, такие же костлявые в синих комбинезонах. Я бы подумал, что они – гномы. Но нет. Так одеваются на социальные талоны. Ткань комбинезонов уплотняется в мороз и становится пористой в жару. Сто рублей мои уплыли в грязный ненавистный чужой карман.
«Который час?» – послал я запрос к недрам нейрочипа.
– Два