Но как представлю тот день, когда застала их, тошно становится.
Катя вздохнула, набрала силы в легкие, чтобы приступить ко второй еще более печальной главе.
– Потом этот дележ. Спорили из-за коврика в прихожей и рвали семейные фотографии. Она крутит отцом как хочет. Мать говорит, это Альбина надоумила отца не оставлять нам с матерью ни копейки.
Было сложно представить дерущихся из-за вещей родителей. Моя мать просто заказала грузовик и вывезла все ценное из квартиры, включая мебель, даже рубашки отца зачем-то прихватила.
– Я все время проводила у бабушки с дедом, но это было еще невыносимее. Мне капали на мозги, что мать – дрянь, а Альбина золотце.
Мои брови полезли вверх.
«Наши дед и бабуля? С чего?»
– Без понятия. Может, она им приплачивала?
«Да ну. Глупости», – то, что Катя так отзывается о родных, мне не нравилось. Это все-таки люди, которые о нас заботились, и которых я безоговорочно люблю. Сестре следовало быть разборчивее со словами.
– Для меня Альбина как была, так и остается обыкновенной шалавой, которая разрушила нашу семью. Жить в квартире папиной любовницы я отказалась и переехала к маме. Сначала мы жили хорошо. Она не доставала с учебой, не спрашивала, где я была.
«Прикольно».
Поведение Катиной мамы было чем-то за гранью разумного. О таких предках можно только мечтать. Мой папа расписывал каждую мою секунду, и всегда знал, где я нахожусь и что делаю. Хотя меня это не парило, в моей жизни не было ничего, что требовалось скрывать.
– Выпиваю чашку кофе. Дома жрать нечего. Маму «ужинают в ресторане», а я перебиваюсь тем, что раздобуду на рынке.
«На рынке?» – повторила я, добавив несколько восклицательных знаков. Катя не переставала удивлять.
– Те крохи, которые дает отец уходят на еду, надо же на что-то жить. Приторговываю шмотьем, – будничным тоном продолжала Катя, – У моего знакомого кавказца там точка. Кстати, приходи, подарок тебе к Новому году подберем.
Мои глаза снова полезли на лоб. Работа в пятнадцать? У меня со всеми кружками и секциями тарелку в раковину за собой убрать времени нет. А как же школа? Да еще кавказец какой-то. Я их за километр обхожу.
– Они нормальные ребята. Вот только девки у них дурные. Стрелку забили, морду хотели набить. Но я и сама не промах. Девке морду набить – ниче не стоит. Они только царапаться и волосы драть умеют. А я руки за спину заломлю и лицом в асфальт.
«Ах, Катя, набралась ты на этом рынке», – я покачала головой. Что стало с милой девочкой, которую я знала в детстве, еще до того, как наши родители увязли в болоте разводов?
– Это ты у нас цветок из теплицы, – огрызнулась сестра, – Среди сорной травы и роза одичает, превратится в шиповник. Ты бы видела, с кем путается моя мать. Говорит, это ее «лекарство от памяти». Надирается в зюзю и отрубается, а ее хахали руки распускают.
Я даже подскочила на кровати.
«Они что?!»
– Лапают за грудь, пытаются