содрали одежду. На груди у меня нашли миниатюрный портрет прежней настоятельницы. Его сорвали с меня, и сколько я ни молила позволить мне поцеловать его в последний раз, мне отказали в этом. Мне швырнули какую-то рубаху, сняли чулки, накинули на меня мешок и так, с обнаженными ногами и головой, повели по коридорам. Я кричала, звала на помощь, но колокол громко звонил, предупреждая, чтобы никто не смел появляться. Я взывала к небу, я упала на пол, и меня волокли насильно. Когда я очутилась у подножия лестницы, ноги и руки у меня были окровавлены, а все тело в ушибах. Я была в таком состоянии, что могла бы тронуть каменное сердце. Тем не менее громадным ключом была отперта дверь тесного и темного подземелья, и меня бросили на полусгнившую от сырости циновку. Я нашла там кусок черного хлеба, кружку с водой и еще грубую лохань для определенных целей. Край циновки, свернутый валиком, заменял подушку. На плоском камне стояли череп и деревянное распятие. Первым моим побуждением было лишить себя жизни. Я стискивала руками горло, раздирала зубами платье, испускала ужасные крики. Я выла, как дикий зверь, билась головой об стену, я была вся в крови. Я старалась довести себя до такого состояния, чтобы силы оставили меня, и это не замедлило случиться. Так я провела три дня и думала, что мне уже никогда не выйти на свободу. Каждое утро являлась одна из моих мучительниц и говорила:
– Покоритесь настоятельнице – и вы выйдете отсюда.
– Я ничего не сделала и не знаю, чего от меня хотят. О сестра Сен-Клеман, ведь есть же Бог…
На третьи сутки, около девяти часов вечера, дверь отворилась и вошли те же самые монахини, которые привели меня сюда. Расхвалив доброту настоятельницы, они сообщили, что она прощает меня и сейчас меня выпустят на свободу.
– Поздно, – ответила я им, – оставьте меня здесь, я хочу умереть в этих стенах.
Они все же подняли меня и потащили. В моей келье я увидела настоятельницу.
– Я спросила у Бога, как мне поступить с вами, и он тронул мое сердце: ему угодно, чтобы я сжалилась над вами, и я повинуюсь. Станьте на колени и попросите его простить вас.
Я встала на колени и сказала:
– Господи, я прошу тебя простить мне мои грехи, как ты просил за меня, когда был на кресте.
– Какая гордыня! – вскричали они. – Она сравнивает себя с Иисусом Христом, а нас – с иудеями, распявшими его.
– Посмотрите не на меня, а на себя, – сказала я, – и судите сами.
– Это еще не все, – продолжала настоятельница. – Поклянитесь святым обетом послушания, что никогда никому не расскажете о том, что произошло.
– Как видно, то, что вы сделали, очень дурно, если вы требуете от меня клятвы хранить молчание. Никто не будет знать о происшедшем, кроме вашей совести, клянусь вам в этом.
– Клянетесь?
– Клянусь.
После этого они сняли с меня ту одежду, которую дали мне несколько дней назад, и позволили надеть прежнее платье.
Я простудилась в сыром подземелье.