всеми вокруг.
Словно их дети были для них лишь способом самоутвердиться в обществе, словно их появление было обязанностью, а не плодом и желанием любви двух ругару. И это до ужаса злило бунтарский подростковый нрав семнадцатилетней Мики. В особенности то, что и из нее мать хотела сделать свою точную и скучную копию.
Микаэла, перестань вести себя вульгарно. Микаэла, не пропускай уроки бальных танцев. Микаэла, яркий цвет волос не красит юную девушку. Микаэла то, Микаэла это.
Еще немного, и девушку вот-вот начало бы тошнить от собственного имени.
Эта долгая и чрезмерно утомительная дорога не стала скупа на родительские нравоучения. Насколько бы хорошим не было обслуживание, какими бы доброжелательными не выглядели сотрудники аэропорта, семья Айрес просто хронически не могла быть довольна своей жизнью. Иногда складывалось ощущение, что на лицах старшего поколения ругару отпечаталось выражение чистейшего старческого ворчания. Это было особенно заметно при взгляде на столь утонченную и элегантную миссис Айрес. Женщина большую часть своей жизни щурилась, будто подозревала всех и каждого во лжи, а на самом же деле так старательно имитировала болезненное состояние. Не стала исключением и эта поездка, в течении которой в сторону Микаэлы был направлен страдальческий взгляд голубых материнских глаз. Возможно, Адалинд видела куда дальше и лучше, чем гребанное око Саурона, и уж точно ее здоровье было куда более крепким, чем она пыталась всем показать.
Очередной приступ ипохондрии разве что заставил Мику сделать музыку в наушниках громче и отвернуться к окну, чтобы не видеть осуждения в глазах родителя. А ведь еще совсем недавно девушка бы уже искала таблетку в сумке и вилась вокруг матери. Но… спустя время пришло осознание, что такое поведение только потешит эго старшей ругару, а ее собственные нервы пострадают так, словно их погрызла стая голодных акул.
– Вы должны быть более внимательны ко мне, – впрочем, даже выкрученная чуть ли не на полную музыка в наушниках не заглушала обиженного голоса Адалинд Айрес. Она сидела напротив в салоне машины, отчего Микаэле не составило труда заметить то, как быстро менялось выражение на ее лице. Желание оказаться в центре внимания, театрально разыгранная усталость и щепотка привычно сощуренных от «головной боли» глаз. Старшая из дочерей семейства видела это далеко не в первый раз, отчего не сделала ничего, кроме как закатить глаза, скрытые за плотными солнцезащитными очками.
Сейчас все это было так не важно. Мике было семнадцать, началось последнее лето перед тем, как она вступит в новый этап своей жизни, за окном проносились пейзажи Санта-Мария-да-Фейра, а внутри некое предчувствие так и кричало, что это лето перевернет ее жизнь с ног на голову. Предчувствие предчувствием, а возмущения матушки все продолжали сыпаться на сидящих в машине.
И весь этот театр одного актера продолжался ровно до прибытия в дом неподалеку