клиники не встречали и постепенно стали забывать. По Тамаре было видно: ей Елизаветы не хватает, как охотнику жертвы. Она часто крутила головой из стороны в сторону, будто что-то потеряла, прислушивалась к посторонним звукам, застывала взглядом, когда открывалась дверь. Правда, говорить она стала меньше и тише, часто с отрешенным видом перебирала вещи, переставляла туда – обратно предметы на тумбочке, а иногда и вовсе сидела молча, отвернувшись к окну.
Как-то вечером Тамара, пошарив руками по дну пакета, вытащила на свет зубную щетку. Долго ее разглядывала, напряженно молча, и вдруг вскрикнула:
– Лизка! Язви ее! – И выскочила из палаты.
– Что это с ней? Бредит, что ли? – Спросила я у Валентины.
Она не успела ответить – Тамара вернулась быстро, бодрой походкой и с сияющим лицом.
– Вот старая дура, зубную щетку оставила, в моем пакете, и неделю не показывается. Чем она зубы чистит? – Протараторила скороговоркой Тамара.
– Да уже за это время она, наверное, новую купила, – предположила Валентина. – Магазин-то рядом.
– Да вы ее не знаете, она совсем беспомощная, как ребенок. Она и не сообразит в магазин сходить, а сюда боится идти. – Тамара говорила горячо и радостно.
Выскочила в коридор, что-то громко спросила у медсестры, вернулась, что-то записала на клочке бумаги и опять исчезла.
Мы с Валентиной заговорщески улыбнулись друг другу.
Лето оттеснило весну – будто кто перевернул страницу. Солнце растеклось по небу, как желток по сковородке: не светило, а жарило. В палате стало душно, и все пациенты разошлись по аллеям клиники. Самые смелые использовали скамейки в качестве шезлонгов. Расстилали простыни, сдернутые с кровати, и укладывались загорать. Мне солнечные ванны не разрешались, поэтому я скрывалась от летней жары в тени старых тополей. Высаженные в один ряд, они стояли ровно, как по стойке «смирно», и в их верхушках запутывался теплый ветер.
– Ты сама подумай! – Услышала я за спиной знакомый голос. – И обернулась на звук.
У выхода из другого корпуса, на свежепокрашенной скамейке – две подруги: Елизавета – с опущенной вниз головой и зажатыми меж колен ладонями, и Тамара, раскинув руки вдоль спинки. Она что-то шептала, будто про себя, не поворачивая головы к собеседнице, лицо ее было красным и потным. Елизавета сгибалась, будто ее сворачивали в свиток и исподлобья смотрела на Тамару. Потом медленно встала.
– Сидеть! – Раздалась команда в больничном дворе.
Эта разборка привлекла внимание прогуливающихся пациентов. Заметив направленные на нее взгляды, Елизавета отвернулась и получилось – спиной к Тамаре. Та схватила Елизавету за руку и быстро пошла прочь, таща ее за собой как нашкодившего пса на поводке.
С того дня Тамара и Елизавета опять составили неразлучную пару – появлялись вместе в столовой, у процедурных кабинетов, бок о бок прогуливались по территории клиники. Смотреть на них без улыбки было невозможно: массивная, со вскинутой вверх головой Тамара и Елизавета с узким телом издалека