он, сом родной, с одной стороны, восомнил о себе, а с другой – и осомел – одним словом, становился еще более знаменитым и узнаваемым. Нельзя сказать, что самому сому это на пользу шло, но дело сделано, и по этой части Катьке не было равных.
Но мы отвлеклись. Закончив с отклонением в сомопроизводство, Катя вновь и вновь возвращалась к себе в Иркутск второй, в котором протекала ее вторая и главная жизнь – жизнь под «Тропиком рака». Изо дня в день на взбитой подушке, завернув колени одеялом, ведя вилкой по тарелке с макаронами или еще с чем, читала она книгу. Не такая уж объемная эта книга, но почему-то длилась и длилась. Аморальный, порочный и прекрасный роман словно не знал финала, развязки и эпилога. Он был бесконечен. Страницы его, казалось, перелистывались назад, справа налево, блокируя выход, останавливая, не давая пробраться к новой жизни. Эта книга истязала Катю. Но истязать Катю было не очень сложно. Маленькой, тонкой, нет, тонюсенькой Кате в перерывах между чтениями приходилось ставить на плиту наполненный водой чайник, держа его обеими руками, – такая она была хрупкая. Чайник уступал и не падал, и вода не расплескивалась. После победы над чайником Катя победоносно возвращалась к чтению. Из повторяемости этих возвращений сложился некий ритуал.
Еще Катя раздавала котят. Конечно же, в добрые руки. Но найти добрые руки все равно, опять же, что сома в запруде отыскать. Но Катя не отчаивалась. Только эти самые добрые руки отыщет, как пищащая новорожденная плеядка с бурей и натиском требует следующего законного усыновления. Такое ощущение, что котята нарождались прямо пропорционально прочитанному в «Тропике рака».
А может, этого прочитанного и не было. Может, изо дня в день, из страницы в страницу, из сезона в сезон Катя Санжиева не читала этого странного писателя Генри Миллера, его неприличную книжку. Так и проходила жизнь, вне «Тропика рака». Потому что сам Генри Миллер и его знаменитая книга «Тропик рака» читали Катю. В том же самом авиагородке, в домике, построенном пленными японцами, читали. Долго и медленно, откровенно и выразительно вычитывали ее с карандашом в руках. Вычитывали подробно. И никак не могли дочитать. Из сезона в сезон, из страницы в страницу. Зачем? почему? Наверное, Катя Санжиева для писателя Генри Миллера была написана весьма и весьма занятно.
Однажды в Иркутском театральном училище был объявлен вечер поэта Эн. В то время поэт Эн мало кому был известен. Он писал длинные психоделические стихи. Стихи были тяжелые, как переполненные грузом вагоны поезда, медленно ползущего по рельсам. Поэт Эн был в мятой рубашке, из ворота которой торчала всклокоченная голова с мутноватым расфокусированным взглядом. На фигуру одиноко сидящего на сцене сгорбившегося поэта был направлен неяркий луч голубоватого прожектора. Поэт Эн читал монотонно. Тексты-вагонетки громыхали множеством реальностей с обильным описанием всевозможных предметов и явлений. Казалось, что