в ладони. Вспышка злости прошла, и теперь мое желание проклясть Пашу казалось настолько глупым, что у меня щеки начали гореть от стыда. С усилием проведя по векам, я заставила себя успокоиться и завершить работу. И так потратила слишком много времени на какую-то чушь.
Ровно в девять вечера я вышла из здания бизнес-центра, но маршрутки на остановке не было. Первые пять минут я верила, что она опаздывает, через десять заподозрила, что она уже уехала, а через двадцать – была свято уверена в этом. Сегодня словно все обернулось против меня! На глаза снова навернулись слезы, а ладони похолодели от бессильной злобы. И что мне делать? Разве что бежать к проспекту, надеясь поймать хоть какую-то маршрутку в мой район.
Я решительно направилась к перекрестку, почти срываясь на бег – скорее в попытке согреться, чем в надежде успеть на маршрутку. Я уже смирилась с необходимостью идти домой пешком: не в первый раз. Больше было жаль не себя, а времени, которое я могла бы потратить с большей пользой, чем шляясь по неосвещенным улицам. Маршрут мне предстоял не из приятных: сначала безлюдный проспект, где еще проносились редкие автомобили, затем мост, два квартала по набережной или наискось через парк и – наконец – по лабиринту спального района, среди многоэтажек-близнецов.
Может, Москва никогда не спит, но в нашем провинциальном городке после десяти часов ночи даже гопников не встретить. С наступлением непроглядной темноты, когда изломанные силуэты болезненных городских деревьев становятся подобны лесным монстрам, люди уступают город обитателям своих забытых страхов.
От гопников хотя бы убежать можно. А вот от собственных мыслей – нет.
На проспекте еще горели фонари, и тени голых деревьев казались хищными костлявыми лапами с длинными изломанными пальцами, готовыми сомкнуться вокруг моей тени. Под ногами чавкали бурые отсыревшие листья, лужи уже начали по краям обрастать хрупким черным ледком. Я непроизвольно замедлила шаг, пытаясь продлить самую спокойную часть пути, но тут же отвесила себе мысленный подзатыльник – и так доберусь до дома к полуночи!
Через мост я почти бежала. Меня подгонял даже не ветер – осознание, что Марья дома одна. В памяти всплыл вчерашний ночной кошмар, и меня прошиб озноб. Предчувствие беды, нахлынувшее, словно волна, не желало меня покидать, и я бежала все быстрее и быстрее, пока по спине не заструился пот, хотя пальцы мои уже побелели от холода.
Не раздумывая, я бросилась через парк, желая срезать дорогу и выгадать лишние десять минут, заставив себя забыть, что мимо него даже в полдень стараются не ходить. Пока я бежала по узким неровным дорожкам, меня не покидало ощущение чьего-то пристального взгляда в спину. Пару раз я останавливалась и напряженно осматривалась, но темнота была абсолютно непроницаема для глаз. Зато все шорохи, днем совершенно неслышимые, сейчас звучали так отчетливо, что каждый раз я вздрагивала всем телом и вжимала голову в плечи. Я убеждала себя, что это всего лишь птицы молча слетают с ветвей.
Но только