в состояние беспомощности? (Мы же видим тревожный оттенок прошлых событий, несомненно повлиявших на нынешнее положение Морин.) Чары, наложенные проблемой на некоторые моменты из прошлого, теперь определяют будущее. Беверли овладевают мрачные размышления о том, что ждет ее ничего не подозревающего ребенка: «Что, если она никогда это не перерастет? Сейчас, пока я с ней рядом, с этим можно справиться, но, когда она станет старше, что она будет делать, если не научится справляться с этой проблемой?» Пока эта история разворачивалась во времени, проблема отошла в сторонку и любовалась искусной работой, напоминая любимого персонажа Морин из детской книжки «Паутина Шарлотты» (White, 1980).
Помните, как паучиха Шарлотта вплетала в свою замечательную паутину хвалебные слова – так, чтобы поросенка Уилбура, ее юного протеже, хвост крючком, признали слишком ценным для бесславной участи быть поджаренным и поданным целиком на блюде? В случае Морин, вместо того чтобы получать такие комплименты, как «чудо что за девочка», «великолепная», «блестящая» (вспомните, какими эпитетами наделяют Уилбура), она скорее получит ярлыки «слишком чувствительной», «плохо приспособленной» и «тревожной». И достопочтенные, и бесславные истории пользуются тем, что время часто достраивает реальность, вплетая свободные концы происходящего в искусно сотканное, практически фабричное полотно прошлого. Разница в том, что у проблем ткань истории не столько фабричная, сколько сфабрикованная, подделанная. Все, что нужно для подделки, – выстроенная в нужном порядке цепь событий (немного паучьего шелка) и суконный, наполненный расхожими стереотипами язык рассказчика.
С помощью историй мы путешествуем во времени. Наша цель в этой экспедиции состоит не в том, чтобы откопать бесценные реликвии прошлого (например, «расскажите мне о своем детстве») или, используя силу оракула, подтвердить уже предрешенное будущее. Скорее нам нужно обнаружить спорные территории, на которых идет борьба. Там нас ждет богатый ассортимент разнообразия сюжетных моментов, среди которых можно выбирать резко противоположные. Так ткачи используют в своем плетении контрастные нити. Иначе, когда мы сокращаем множество возможностей до единого паттерна так, будто других вариантов и альтернативных точек зрения не существует, жизнь становится однотонной, ограниченной, в прошлом и будущем не остается других возможностей (Morson, 1994). Рассказ о том, как Тревога испытывала Морин, но девочка одержала над ней верх, выступая и от лица сестры, и от своего собственного, расширяет наш взгляд на вещи, формирует образ двух противоборствующих сторон: храброй девятилетней девочки и ее достойного противника. Теперь мы можем отделить цели проблемы от целей девочки.
Мы можем задать такие вопросы, которые будут фокусироваться на двух сюжетных линиях:
• Какие у Тревоги самые любимые воспоминания из твоего прошлого?
• О каких случаях из твоего прошлого Тревога хотела бы заставить тебя забыть, хотя их важно