которой была всего одна спальня. Поэтому мы переехали сразу же, вместе с Эдуардом, которому исполнилось тогда уже десять или двенадцать лет. Квартплата, я помню, была совсем маленькой. В те времена тот quartier[26] не был и вполовину так популярен, как сегодня.
Я пристально посмотрела на нее и откашлялась.
– Mamé, вы не помните, это случилось в самом начале июля? Или в конце?
Она улыбнулась, явно довольная тем, что так отчетливо все помнит.
– Я прекрасно помню, что это был самый конец июля.
– А вы не помните, почему квартира освободилась столь внезапно?
Еще одна сияющая улыбка.
– Конечно, помню. Тогда состоялась большая облава. В общем, арестовали многих людей. Так что внезапно освободилось много мест, не только наша квартира.
Я молча смотрела на нее. Она не отрывала от меня взгляда. Внезапно глаза ее затуманились, когда она заметила выражение моего лица.
– Но как именно все произошло? Как вы переехали туда?
Она принялась бесцельно поправлять рукава своего платья, тщательно выговаривая слова:
– Мадам Руайер сказала нашей concierge, что на рю Сантонь освободилась трехкомнатная квартира. Вот так это и случилось. Именно так все и было.
Воцарилось молчание. Мадам перестала теребить рукава и сложила руки на коленях.
– Но, Mamé, – прошептала я, – вам никогда не приходило в голову, что эти люди могут вернуться?
На лице у нее появилось серьезное выражение, а в складках губ возникло болезненное напряжение.
– Мы ничего не знали, – произнесла она наконец. – Ровным счетом ничего.
Она опустила голову, глядя на руки, и больше ничего не сказала.
Эта ночь была самой тяжелой. Это была самая ужасная ночь для нее и для всех остальных детей, думала девочка. Бараки были разграблены подчистую. Не осталось ничего, ни одежды, ни одеял, вообще ничего. Стеганые одеяла были вспороты, пух и перья покрывали землю белой пеленой.
Дети плакали навзрыд, кричали, икали от страха и ужаса. Малыши ничего не могли понять и все время хныкали, они звали своих матерей. Они намочили свою одежду, катались по земле, визжали от отчаяния. Дети постарше, подобно ей самой, сидели на земле, обхватив голову руками.
На них никто не обращал внимания. Они никому не были нужны. Кормили их очень редко. Дети были настолько голодны, что щипали сухую траву, сено, солому. Никто не пришел, чтобы успокоить и утешить их. Девочка задумалась: те полицейские…Неужели у них не было своих семей? Неужели у них не было своих детей? Детей, к которым они возвращались домой? Как они могли так жестоко обращаться с чужими детьми? Может быть, им приказали так вести себя, или для них это было вполне естественным и самым обычным делом? Может быть, они были машинами, а не живыми людьми? Девочка пристально всматривалась в них. Нет, они казались настоящими, из плоти и крови. Они были мужчинами. Она ничего не могла понять.
На следующий день девочка заметила группу людей, которые наблюдали за ними через забор из колючей проволоки.