по американским делам, так как он принимал участие в русской морской демонстрации, произведенной, по повелению императора Александра II, в 1863 году в американских территориальных водах, как протест по поводу вмешательства Англии в американскую гражданскую войну. Меня более всего интересовало, мог ли мальчик без особого вооружения безопасно разгуливать по улицам Нью-Йорка.
Полвека спустя, обмениваясь воспоминаниями детства с моим покойным другом Мироном Герриком, я был глубоко тронут его рассказами о том впечатлении, которое произвело на общественное мнение Западной Америки появление в американских водах русской эскадры.
– Я знаю, – рассказывал Геррик, – что это был самый трагический момент в истории нашего Союза. Я был слишком молод, чтобы сознательно следить за политическими событиями, но помню, как мать моя ходила с глазами, полными слез.
Так как все молодые люди ушли на войну, матери было трудно из-за недостатка рабочих рук на ферме. Однажды утром я играл на заднем дворе нашей фермы и вдруг услышал крик мой матери: «Мирон, Мирон, поди сюда сейчас же!» Я бросился на ее зов, думая, что произошло нечто ужасное.
Моя мать стояла посреди комнаты с газетой в руках. Слезы радости катились по ее щекам, и она беспрестанно повторяла: «Мирон, мы спасены! Русские прибыли! Мирон, мы спасены!» В то время я очень мало знал о народах, живущих вне Соединенных Штатов. Существовали коварные англичане, которых надо было остерегаться, потом были французы, написавшие те плохие книжки, о которых говорилось у нас в главном магазине. Но кто были русские? «Мама, – спросил я, – они похожи на индейцев? Скальпируют ли они так же людей?»
Очень жаль, – заключил свою беседу Геррик, – что вам не удалось бежать в Америку. Если бы вы добрались благополучно до Опо и застали бы меня на ферме, мы могли бы рассказать друг другу массу интересных вещей.
Начиная с осени 1876 года центром разговоров за нашим обеденным столом была неизбежность войны с Турцией. Все остальные темы были позабыты, так как каждый сознавал, что близость к турецкой границе поставит нашу кавказскую армию в необходимость действовать быстро. Приезжавшие из Петербурга гости в ярких красках описывали турецкие зверства в славянских странах. Несколько офицеров из свиты моего отца просили разрешения зачислиться добровольцами в болгарскую армию.
Наши ежедневные военные упражнения получили для нас новый смысл. Мы обсуждали, как бы нам пришлось действовать, если бы турки осадили Тифлис и дворец наместника. Мы завидовали брату Николаю, потому что ему уже исполнилось восемнадцать лет – возраст, когда он мог вступить в действующую армию и покрыть себя славой героя.
Нам же внушали, что война и слава – это одно и то же. Никто не говорил нам о страданиях нашей родины во время Отечественной и Крымской войн. Мы наизусть знали имена генералов, награжденных орденами Святого Георгия Победоносца, и мы дрожали, слушая повествования о героизме защитников Севастополя. Наши наставники