Роман Серебряного века на фоне войн и революций. Князь Евгений Трубецкой и Маргарита Морозова
в мае 1896 года, когда приличный срок траура по отцу будет полностью соблюден.
Коронационные торжества в Москве, обещавшие стать одним из самых ярких событий завершающегося XIX века, омрачены страшной катастрофой на Ходынском поле, приведшей к гибели более тысячи человек.
Николай и Александра, не сразу осознавшие масштаб трагедии и, вероятно, не имевшие достоверной информации от приближенных, в первые часы после катастрофы не прервали торжеств, никак не выразили соболезнования жертвам и отправились на бал к французскому посланнику Монтебелло… Это повергло в шок и друзей и врагов молодого царя.
Потом царь и царица, опомнившись, поедут по больницам навещать пострадавших, будут жертвовать им в помощь большие деньги, учредят следственную комиссию для серьезного разбирательства. Ничто уже не вернет им утерянного на Ходынке престижа. Николай Александрович столкнулся с новым для себя явлением – всеобщей ненавистью, нетерпимостью и необычно критическими настроениями…
«Ужасная катастрофа на народном празднике, с этими массовыми жертвами, опустила как бы черную вуаль на все это хорошее время. Это было такое несчастье во всех отношениях, превратившее в игру все человеческие страсти», – написала вдовствующая императрица-мать в письме сыну, великому князю Георгию.
Как ни странно, все эти события не произвели никакого особого впечатления на семейство Морозовых. Конечно, несмотря на все свои миллионы, они по рождению не принадлежали к придворным кругам и не могли претендовать на участие в государственных делах… Но Михаил Морозов, профессиональный историк, человек, считавший себя во всех смыслах неординарной личностью, проявил странное равнодушие к событиям русской истории, происходящим у него на глазах.
Михаил Абрамович поначалу вроде бы и стремился к общественной деятельности – по окончании университета он был избран в Московскую городскую думу, несколько лет был почетным мировым судьей.
Однако эти не слишком высокие посты не могли удовлетворить его честолюбивую натуру. Вскоре он остыл к подобным занятиям, вышел из состава гласных думы и сложил с себя судейские полномочия. Единственным смыслом его жизни стал поиск все более изысканных эстетических впечатлений. По словам жены, «театр и живопись его окончательно захватили, и он безраздельно им предался».
Но предался он искусству как дилетант, как завсегдатай театральных премьер и вернисажей, как коллекционер, как меценат, жертвующий на художественные проекты деньги. Богатые пожертвования у него с удовольствием принимали, но по-настоящему своим в кругу московской художественной интеллигенции он так и не стал, хотя очень к этому стремился. Представители богемы, даже бывая по-свойски в его доме и получая от семейства Морозовых заказы, все равно ухитрялись сохранять дистанцию между своим кругом, кругом творческой элиты, и эксцентричным миллионером-мануфактурщиком.
А вот Маргарита Кирилловна для художников стала