стол заставили яствами: в центре на овальном блюде стоял запеченный осетр, политый маслом, в отдельной тарелке – ароматный аджапсандал14 с белым репчатым луком, кориандром и базиликом, бараний люля горкой в два ряда лежал на плоской тарелке и источал невероятный запах. Тут же стоял графин с гранатовым соком и бутылка Мадраса. Еда была изумительная, а потому собеседники на несколько минут были заняты исключительно пищей.
После очередной порции люляШацкий, наконец, заговорил:
– Чертовски вкусно! Я, признаться, соскучился по хорошей пищи. Сами понимаете, в глухих лесах не до излишеств. Кого удалось поймать, того и съел, – он усмехнулся сам над собой, весьма умело орудуя ножом и вилкой, что выдавало в нем человека из благородных. Отметив это, Кадашев невольно передернул шеей. Ничего, и не с такими господами приходилось дела иметь. Между тем, совершенно не замечая некоторого напряжения в Кадашеве, Никита Васильевич весьма любезно продолжал: – Как ваша семья? Как имение?
Взгляд Кадашева потеплел при упоминании о семье, и не без удовольствия он отозвался:
– Благодарю за участие, дорогой Никита Васильевич. Все своим чередом и молитвами моей милой женушки. Майское – рай на земле… Жду не дождусь отправиться домой, а то ведь здесь, правда, дышать нечем. Фабрики и заводы работают сутки напролет. Но ведь кто-то должен работать и давать стране топливо, хлопок, шелк, металл. Вы много путешествуете, Никита Васильевич, вот и про Рим рассуждаете. Неужели в Европах лучше? – Кадашев смачно облизал большой палец после съеденного осетра и в упор посмотрел на Шацкого.
– Да, как вам сказать, дорогой Павел Иванович? Я, правда, много, где бывал. Многое меня удивило и даже восхитило. Но, стоит где-то подзадержаться, невольно начинаешь подмечать и уродливые трубы, и вышки, и цистерны, и вздыбленную почву, изрытую в поисках руд и нефти.
– Ну, это, знаете, как в чужом доме. Вроде все хорошо, потчуют тебя и угощают, а все равно подмечаешь, что крыльцо отошло, дверь скрипит, крыша течет, да мясо пересолено, – посмеялся Кадашев, держа перед собой сочный люля, с которого жир с соком аппетитно капал на белую фарфоровую тарелку. – И невольно радуешься, что это чужой дом, не так ли?
– Пожалуй, – Никита улыбнулся, накладывая в тарелку аджапсандал. – С другой стороны, Павел Иванович, в своем доме иногда годами ходишь и не подмечаешь, что крыльцо отошло, да дверь скрипит. Мы в своем дому вообще ничего не замечаем. Ни миллионов безграмотных, ни недостроенных дорог, ни глухих деревень, где люд совершенно дикий и дремучий. И это наш дом, не чей-то! – он усмехнулся. – Недавно читал в одном журнале статью, посвященную трехсотлетию нашей династии. Так там, среди прочего пафоса, сказано, что Россия стоит на первом месте в Европе по рождаемости. Как вам? – Кадашев одобрительно кивнул, а Никита усмехнулся и добавил: – Но только там не сказано, что из родившихся, половина и до пятилетнего возраста не доживает. Видите ли, если сопоставить