его глаза всегда были под цвет неба. От синевы в ясный день, до темно серых в дождь.
В тот день мы встретились с ним в лесу. Мишаня что-то собирал в корзинку.
– Грибы?
– Я тоже так думала. Он показал мне другое: корешки, кору, сухие ягоды. Я удивилась. Мишаня начал что-то говорить, но, глядя на меня, застеснялся. Он достал узловатый корешок, разломил его и выдавил сок в мою руку. Я выпила.
– И что?
– Ничего. Только глаза у Мишани сделались васильковыми.
С этого дня наши прогулки в лес стали регулярными. Мишаня собирал всякую всячину в свою корзинку, и уже меня не стеснялся, много болтал на каком-то своем, неведомом языке. Он давал мне пробовать то корешок, то ягоду, а один раз я проглотила лепестки от черного цветка, и мне, вдруг, захотелось взлететь. Однажды мы встретили медведей. Я так испугалась, что вцепилась в Мишаню, а он отогнал их одним взмахом руки…
– Вы стали привыкать к нему или что-то еще?
Герда помрачнела.
– Я знала, что хотела и шла к своей цели.
– А Мишаня?
– Мне кажется, что и он тоже… и это было страшно.
Герда взяла сигареты, но пачка была пуста. Она достала новую.
– Скоро ко мне пришла Глафира. Она с порога стала говорить, что времени у меня почти ноль, и что серп у меня уже над головой, если я до Купалы не успею, то… в тот же день я решилась. Я пришла к Мишане.
– И-и?
Я аж привстал с лежака. Герда посмотрела на меня.
– Так интересно?
– Еще бы.
Герда усмехнулась.
– Да, не было ничего, Мишаня испугался и убежал.
Я встал и отошел к воде. Появилось волнение, горизонт потемнел. Через минуту я вернулся.
– Зацепило?
– Есть немного.
– Ну, и хорошо. А, вот мне тогда было совсем не очень, даже поделиться не с кем и я, не раздумывая, пошла к Глафире и все ей рассказала. Я ожидала услышать от нее все, что угодно: про чертей, про ворожбу, про серп с месяцем, а она меня просто предупредила.
– О чем?
– Что Мишаня совокупление просто не выдюжит, либо спятит совсем, а то и того хуже.
Подул свежий ветерок. Герда зябко поежилась и накинула халат.
– Дождик будет. В тот сумрачный день тоже шел дождь. Мелкий противный. Я сидела за столом и смотрела на календарь, мне оставалось меньше суток. Я, вдруг, представила, какие сейчас у Мишани глаза, темные, хмурые, как почерневшее небо. Я тысячу раз спрашивала себя, имею ли я право поставить на кон жизнь Мишани, чтобы сохранить свою собственную и не находила ответа. Я ожидала, а вдруг мне что-то подскажет Бог, но в доме стояла тишина, лишь за окном доносились какие-то звуки. Я прислушалась. Кричали люди. Я вышла на улицу и пошла к ним. Возле конторы, на земле лежал Мишаня, рядом с ним поломанный ветряк. Я поняла: он подскользнулся и упал с крыши. Старушки вокруг причитали, как квочки, а Мишаня пускал изо рта кровавые пузыри.
Герда из-под ресниц посмотрела