Ползи давай! Марш, ну!
До окопа осталось немного: ударной волной меня отбросило порядочно. В основном меня волокут за шиворот, как слепого котёнка.
– Со мной был Людвиг Вестхофф! – воплю я, пытаясь вырваться из стальной хватки, тянущей меня по земле. – Разорвалась граната! Он остался, ему надо помочь! Его могло задеть, он ранен! Пустите!
Меня с ругательствами сталкивают в траншею.
Только ночью, в затишье, мне дают выбраться и искать его. Проходит час, второй, я разгребаю уже, кажется, сотый сугроб. Мне вызываются помочь товарищи. Вскоре мы натыкаемся на заметенный пургой ботинок, в нём – голень в разорванной штанине. В десяти метрах откапываем нижнюю часть тела, одна нога оторвана по колено, вторая – в кашу.
– Он где-то рядом… должен быть… – бормочу я онемевшими губами. – Ещё, может быть, жив…
Солдаты качают головами, переглядываясь.
– Надо найти его, – убеждённо заявляю я. – Он замерзает. Пока мы его можем спасти!
Луна холодно светит на ровную снежную пустыню, вьюга стегает наши лица, ничего не видно. Ещё час мы продолжаем поиски, но, околев и ничего не достигнув, уходим.
Всё было, словно вчера.
Я сверлю потолок напряжённым взглядом. В окно стучат голые вишнёвые ветви. Принц просыпается, зевает и засыпает снова, перевалившись на другой бок.
Мне нужно было его похоронить…
Нет, мне нужно было его спасти. Или умереть с ним. Не бросать одного, а нести на себе.
Трус. Предатель.
IV
Утром всё устеленно снегом. Потные окна прихвачены морозом, в их уголках завиваются, словно жилы, узоры.
Заваривается чай, на душистый запах прибегает Феликс; он заботливо закрывает за собой дверь в спальню, чтоб не потревожить сон мамы.
– Доброе утро! – здороваюсь с ним я.
Но ответа не удостаиваюсь: ребёнку важнее поздороваться с собакой; он крепко обнимает спящего Принца, а затем направляется к столу.
– Можно те вафли, что мы ели вчера? – просит малыш, склонив голову на бок и почесывая затылок; волосы его – лохматые чёрные вихры.
Вафли появляются на столе. Не по его зову. Есть попросту нечего. Рядом с мальчишкой также оказывается кружка с чаем, и он улыбается во все зубы.
– Меня зовут Феликс, а тебя как? – спрашивает он, неистово болтая ногами.
– Курт, – представляюсь я. – Ты не торопись так с едой, никто её у тебя не отнимет.
Он не слушает и с жадностью заталкивает в рот две вафли, запивая крупными глотками. Наскоро поев, он потягивается и широко зевает. Его переполняет энергия, свойственная детям в огромных количествах: Феликс вертится на стуле, чёрные глаза его бегают по комнате в поисках чего-то интересного. Я спокойно пью свой чай и наблюдаю за ним. Это даже несколько забавно; своими взъерошенными волосами он напоминает мне маленькую птичку, к примеру, галчонка или воробья. Он такой же попрыгун с нахальным взглядом.
– О! – восклицает мальчик, спрыгивая со стула и поднося его к окну, чтобы взобраться. – Снег выпал!
Я молча киваю. С