но и даже очень теплая, вместо горячей. Калман не думал ни секунды, просто быстро разделся и помылся целиком. Подарки в виде такой температуры воды у них случались редко. Закончив, он вышел и с довольным видом прошел на кухню, где, разогрев купленную матерью керосинку, заварил себе чай. Настроение тут же улучшилось – ведь так запросто помыться и всего лишь посидеть с кружкой горячего чая в тишине ему не доводилось уже несколько недель.
– Милый? – осторожно спросил из коридора обеспокоенный голос матери.
– Да, мам. Я здесь.
– А я уж подумала, что тебя тоже забрали, – сказала она и, всё так же шаркая, но уже подозрительно медленно появилась в дверях кухни.
– Что значит тоже?
– Алму нашу забрали.
– Как забрали? – возмутился Калман и непроизвольно вскочил. – За что?
– Это ты мне скажи, родной, – ответила мама, после чего прошла дальше и устало опустилась на ближайший стул. – Говорят, она предала страну, ей грозит высшая мера.
– Не может быть! А где Ган?!
– Там же. Они все там. И не кричи, пожалуйста. Я и так эту ночь еле пережила. Да и соседям этого знать вовсе не нужно.
– Прости, – невольно остановил себя Калман и сел обратно. – Видимо, здесь есть и моя вина. Я отпустил их. А сам ушел другим путем, я даже ненадолго заплутал.
– Ты ни в чем не можешь быть виноват. Уж точно не в том, что умнее остальных. Лучше расскажи мне, что там произошло. Вы ходили за мясом?
– Да, – хрипло сознался Калман. – Вон оно лежит возле двери.
– Ой, пойду, уберу, – сказала мать и попыталась встать.
– Нет, сиди!
Калман в один миг вскочил, ринулся в коридор за пакетом, затем быстро его распаковал, наскоро нарезал мясо крупными кусками и спешно всё убрал в дальнюю часть морозильной камеры их допотопного холодильника. Осмотрелся уже после.
– А что с самим пакетом делать? – растерянно повертев в руках серую пластиковую субстанцию, спросил он.
– Об этом не беспокойся, – уверенно заявила мама. – Я завтра сожгу его где-нибудь на пустыре. Я ведь слыву среди соседей ведьмой, так что вопросов не возникнет.
– Мамочка! – прошептал вдруг Калман и упал перед ней на колени. – Прости меня.
– Так, а ну-ка встань! Ты здесь не причем и потому не смей обвинять себя в том, в чем не виновен.
– Но я должен был что-то сделать! Я должен был это предусмотреть!
– Ты никому ничего не должен, тем более ты и не знал об этом. Постарайся взять себя в руки, нам нужно подумать.
Мать вдруг вобрала в себя воздух, осмотрела потолок, и вскоре у нее появилось то самое выражение лица, которого он боялся всю жизнь. Абсолютно серьезное, без капли прежней любви и нежности, невероятно сосредоточенное и во многом грозное.
– Кто мог за вами следить?
– Не знаю. Уходили ночью.
– А кто мог сдать?
– Сложно сказать. Только если те, кто был с охотниками, но тоже вряд