допустили в разведку? Контакты с немцами были? Языка приходилось брать?
– Майор, к чему такие вопросы, есть командир роты, он все обо мне знает.
– Все, да не все.
– Ты о чем? – начал нервничать Николай.
– Ты мне не тычь, щенок! Подвигом и былыми наградами хочешь прикрыться, не выйдет, мы таких быстро раскрывали.
– Каких – таких?! Я что, по-твоему, когда в разведку ходил, с немцами якшался, – взбеленился Борисов.
– Молчать!! Сопляк, ты с кем разговариваешь?! Вот, бумага на тебя пришла, – майор достал из папки листок, – сомнения у органов имеются, как это ты дважды в штрафники угодил, да еще в разведку умудрился пролезть. Ты что думаешь, мы в носу пальцем ковыряем… Всех твоих дружков уже опросили, командиров. Не беспокойся, их тоже накажем, за потерю бдительности. В общем собирайся, поедешь с нами.
– А как же госпиталь? Я же не долечился.
– Где положено, там и долечат.
– Начальник, война же закончилась, что еще вам от меня нужно, я кровью смыл свое первое преступление… Прогул, по-вашему закону тоже преступление?
– Ты саботажник, потому Родина и отправила тебя под надзором ковать победу. Все, хватит разговоров. Сержант, – крикнул майор. В кабинет вошел боец. – Получишь вещи, одежду и отправишь его в штаб дивизии.
– Есть отправить, товарищ майор!
Все заново ворвалось в жизнь Николая: арест, этап. Сначала был сгонный пункт в Германии, затем под конвоем, в забитом до отказа товарном вагоне, следовал путь в конечный пункт назначения – «ПФЛ2». Там его, не смотря на ранение, ждал нелегкий труд на стройке. Опять допросы оперативников и следователей, а затем этап в северный лагерь. Пока выясняли суть да дело, пришлось сидеть в суровом лагере, и только по истечении полтора года на выездной сессии суда, Николаю объявили, что он приговаривается к четырем годам лишения свободы. Сидя в промозглом бараке, он все думал: «Как же так? Выходит, нас не простили, унизили, наказали и снова закрыли. Видать у них «наверху» совсем другие планы, мы не нужны им на свободе. Страну нужно поднимать из руин. Теперь понимаю, власти нужна дармовая рабсила. А нас много! Выходит, штрафников проще закрыть в лагеря, чем вернуть домой, а ведь мы расскажем людям правду: как власть об нас вытирает ноги, как намерена дальше с нами поступать. Мы же фронтовики – штрафники, ей, как кость в горле, потому всех неблагонадежных, смелых в своих суждениях и поступках, она вынуждена изолировать от остального народа. Да, мы – штрафники, испытали на себе ужасы тюрем, лагерей, побывали «на дне» людской жизни. Мы не станем молчать. У нас, у непрощенных, ярость кипит в груди. При такой власти нам плохо придется – нас каждого ждет неизвестность. Когда – же придут нормальные люди и вышвырнут безмозглых тиранов? Эх, Родина, за что же ты нас не любишь?!
Глава 2. На Филевской стороне
Шел 1949 год. У Борисова закончился срок отбытия наказания и в конце зимы бывшего штрафника с изломанной судьбой, освободили. Орден «Красной звезды» ему вернули и еще