словно чудо произошло.
– Нет, не все.
Конечно, нет. Если бы не скопившаяся масса непонятных эмоций, заржал бы над этой царской наглостью. Впрочем, быстро забываю обо всем, что мог бы сделать, когда Машка сглатывает и зажмуривается, чтобы собраться с силами продолжить.
Твою мать…
Пытаюсь убедить себя, что на мне это больше не работает.
Твою мать…
Еще как работает!
– Быстрее можно? У меня нет времени… – голос обрывается, когда она вновь распахивает глаза.
Смотрит, как чумная.
– Скажи еще что-нибудь? – прямая просьба.
Делает шаг, второй… А мне, черт возьми, как бы ни казалось смешно, отступать охота. Стою, безусловно, не сопляк ведь давно. Ногами в землю врастаю и дыхание перераспределяю. Ртом кислород захватываю, чтобы не поймать еще один приход от ее запаха.
– Послушай… – губы сжимаю, чтобы тормознуть себя. Не хочу как-то ее называть: ни по имени, ни старыми прозвищами. И в этот момент, понятное дело, совершаю вдох через нос. Полный зашквар. – Не зудит трепаться с тобой. Без обид, давай. Уходи.
Не зудит трепаться, блядь…
Изъясняюсь, как торчок какой-то.
Да, говорить желания нет. Вместо этого, я, герой, вашу мать, хочу втащить ее в дом. В свою комнату. Затем, уже голую, в кровать. Хотя нет… Я готов трахнуть ее за первым же углом.
Хватит. Посыл понятен. Пусть проваливает.
Крутанувшись, оставляю Титову посреди двора и иду в дом. Прикрывая веки, гоню на хрен «убитое» таким заявлением личико. Рассчитываю, что сама слиняет, как до этого пришла. Не заблудится.
Только она снова меня удивляет. Тащится следом. Слышу, как нагоняет, решительно шлепая вьетнамками.
Черт возьми…
Если я пойду дальше, она войдет за мной. И тогда…
Борюсь с собой, чтобы откопать зарытое под обвалами совести долбаное благородство, развернуться и предупредить ее:
– Войдешь в дом, будут проблемы.
Она тормозит и замирает. Бурно краснеет, а я ведь от этого тоже прусь.
Черт, на хрена все это?
На самом деле нам не нужно говорить, чтобы услышать друг друга. Знает, что подразумеваю. Чувствует. Видит. Принимает.
Да, ничего не изменилось.
В прошлый раз покалечились. Сейчас-то еще хуже будет. Осознаю я, осознает она.
– Папа просил тебя зайти к нам на ужин, – сообщает взвинченным и оскорбленным тоном моя святоша.
Блядь, да не моя!
Три года прошло. Куда, на хрен, подевались хваленые выдержка и хладнокровие? Накопил же. Где оно теперь, рядом с ней? Чертовщина адская.
– У меня другие планы.
Нужно развеяться и кого-нибудь трахнуть. Кровь из носу. Я должен помнить об этой установке, она поможет справиться.
– Так и передать?
Твою мать…
– Передай, что зайду.
Какая-то дикость, однако, судя по ее реакции, она напугана и рада одновременно. Много чего о ней знаю, кажется, что абсолютно все, но сейчас, как-никак, выстреливает что-то новое.
– Хорошо.
Вздыхаю