ему, что во вред. Что себя же пускает в расход.
Втягиваю запах Ю. Чувствую тепло ее тела. Улавливаю все движения в темноте. Это маркеры, которые изменить невозможно, что бы она на себя не надела.
Тянет. Блядь, как же меня к ней тянет.
Больше сопротивляться не могу.
«Господи, дай мне силы», – заряжаю старую молитву.
И с хрипом ловлю Ю сзади в захват. Закрываю ладонью рот, чтобы не закричала, потому как расплывшимся сознанием успеваю понять, что не одни здесь. Притискиваюсь всем телом. На стояк ее беру. Сжимаю так, словно уже получил на то все права.
Встаю на старые грабли, как на лыжи. Они дружно фигачат по лбу, но мне похрен. Я скотина целеустремленная, упертая, выносливая – не соскакиваю.
Сходимся по всем точкам, пазами сцепляемся, и из меня, блядь, вышибает дух. Откидывает к заводским настройкам. К тому времени, когда бесоебил по Ю так люто, что вся жизнь на ней зациклена была. Вращался вокруг, словно спутник. И сейчас… Вращаюсь.
Когда шарахает током, надо бы разжать руки и отлепиться от источника питания.
Надо бы…
Мелкий препирается с Агнией. Надо бы его, придурка, тормознуть.
Надо бы…
Кто-то, издавая массу шума, бурно трахается с той стороны помещения. Надо бы повернуть назад.
Надо бы…
Но все эти «надо бы» тонут в моих собственных ощущениях. Ощущениях, к которым я дорвался, словно наркоман. Принимаю Ю – тактильно, респираторно, внутривенно. И, наконец, перорально – когда Ю требует отпустить и вгрызается в мою плоть зубами.
Только и ждал этого.
Кусаю ее в ответ. Втягиваю сладко-соленую кровь.
– Ян…
Блядь… Молчи хоть. Я на грани.
Торчу, словно всю свою жизнь только тем и занимался. Словно давно и плотно на крови сижу. Словно ни в чем больше не нуждаюсь.
Это неожиданный и потрясающий опыт. Заводит адски. Уровень гормонов в лаве, которую сосет из моей руки Ю, достигает запредельного максимума. Чувствую, как она хмелеет. Сердце бьется так яростно, что кажется, с очередным ударом проломит путь мне в руку.
Не знаю, когда трахну эту новую, зверски желанную Юнию. Но нервы мы друг другу уже ебем. Жадно и беспощадно. Сжигая ту часть структуры, которая отвечает за адекватность.
– Ян Романович… – паникует Ю, едва смещаю руку, чтобы втереть свою кровь в ее кожу.
Затыкаю обратно.
Зализываю не только рану… Сметаю языком всю доступную площадь на шее Юнии, словно больше никогда к ней доступ не получу. Словно она – моя последняя пища. Словно она – мой последний вдох.
С-с-сука…
А я ведь забыл про эти фейерверки, про эту эйфорию, про этот отрыв от реальности, про это гребаное ощущение полнейшего, мать вашу, безумия.
Тело Ю сотрясается. Мелко, но ощутимо дрожит. Этот нервный тик зарождается в каких-то чувствительных клетках мышц и расходится лучами по всему ее организму с таким напряжением, что я, блядь, ловлю вибрации.
– Е-е-ба… Я люблю тебя, Марин… Люблю… Люблю…
Твою ж мать… И тут эта гребаная любовь! Чертовы Шатохины! Неужели