джинсовые шорты, босоножки со стразами на высоких каблуках, облегающий топ… Расползающаяся внутри неуверенность норовит растоптать мои строгость и решимость, однако я наступаю на горло этой змее. – Вы находитесь в больнице, а не в ночном клубе!
– Извините, – тушуется она. – Я… приняла вас за другую, а сейчас вижу – вы врач, что оперировали моего мужа. Вы меня тоже поймите – не каждый день родного мужа ведет под руку чужая женщина! Как вас…
– Софья Васильевна, – бросаю я, продолжая поддерживать Барсова за талию. – Вы бы лучше, чем скандалить, за мужем ухаживали. Ему нужна свежая одежда, диетическое питание и помощь с душем. Где вас носило целый день? Он из палаты дворец съездов устроил, а ему отдыхать нужно, а не совещания устраивать.
– Софья Васильевна, не стоит. – Включается в беседу Марк и медленно оседает на койку. – Спасибо вам огромное. – Вздыхает он хрипло и натужно сглатывает. Понимаю – больно.
– Я сейчас вернусь. Принесу капельницу с антибактериальным и обезболивающим препаратом. Посидите с ним, – перевожу взгляд на Елену. Она растерянно застывает в дверях, мнется, не решаясь войти. Да и Марк выглядит сбитым с толку… Между ними вполне ощутимое электрическое напряжение.
Вот зачем я влезла со своими советами? Зачем на крышу поперлась? Могла бы уже дома быть и есть вкусный ужин, приготовленный свекрами. Делаю назначение в карте Барсова и устало бреду в ординаторскую. Домой… Плевать на чужих красавиц-жен, симпатичных пациентов и частные расследования… Хотя нет – на него как раз не плевать. Марк заразил меня желанием все узнать. Тем более Борисенко пропал… А он работал с Павлом. Совпадение, скажете вы? Не знаю… Погруженная в задумчивость, распахиваю дверь в ординаторскую. Толик поднимается с кушетки, завидев меня. Откладывает газету в сторону.
– Сонька, зачем ты бегала к этому… к нему… Он… Нянчишься с ним, как будто он…
– Он человек, Толь. Если бы я не поднялась на крышу, неизвестно, что могло случиться. У него высокая температура и сильные послеоперационные боли. Повязка влажная. Ты до утра пробудешь?
– Нет, меня главный вызвал до прихода Борисенко. Он всем график дежурств сдвинул. Если Боря не объявится, останусь до утра.
– Уколешь Барсова часов в десять?
– Океюшки. Если твоя душенька от этого успокоится, то…
– Спокойствие моей душеньки не зависит от него, не выдумывай!
Толя раскрывает губы, чтобы мне ответить, и этот момент дверь звучно распахивается. В ординаторскую вваливается дежурная медсестра Ирина с побелевшим от страха лицом. Ее волнение вмиг передается мне, чувствую, как по телу пробегает стадо острых, как льдинки мурашек.
– Анатолий Иванович, выручайте миленький! Поубивают друг друга!
– Что стряслось? – произносим с Толей почти в унисон.
– Барсов ругается со своей… Этой… – Ирина очерчивает руками фигуру в воздухе, изображая статуэтку. – Выгоняет ее, кричит. А она по полу ползает на коленях… Стыд-то какой. Я капельницу не могу поставить, а ему плохо… Бледный, потный, то гляди… Того-этого.
– Не болтай,