Кладбищенский сторож. Светлана Герцог

депрессии и вытекающем из нее психозе лучшим средством считается перемены, к примеру путешествие, пусть даже просто поход на озеро, что то по типу душа шарко. Встряска! – она отшатывается от меня и в ее глазах мечется паника, страх и явное отвращение. Наверное, именно тогда я безсознательно понял, что она меня обязательно когда-нибудь предаст.

      Они снова сидят на кухне и мать тихим истеричным шепотом кричит отцу:

      – Ты не понимаешь, он такой же, как и моя мать. Все снова будут тыкать в меня пальцами и шептаться за спиной, – она заламывает руки и почти кричит: Я еще раз этого не вынесу.

      Это очень болезненная почти запретная тема у нас в доме.

      Даже простое упоминание всуе ее матери выводит мать из равновесия.

      Как все происходило у нее, выяснить очень сложно, но по обрывкам каких -то фраз и сведений выходило, что все начиналось, как банальная склока с соседками, достигшая своего параноидального конца в психдиспансере номер 12.

      Маме тогда было лет семь и она бабушкины просьбы сначала воспринимала как своего рода увлекательную игру. Соседи вокруг были шпионами приставленными доносить и вредить ее маме, доблесному разведчику с важной миссией спасти мир. Когда же даже ей дошло, что это не шутка, маму уже увезли в больницу, а все помнящие соседки принялись с ласковой озлобленностью ухаживать за одиноким Колей и его неразумной дочуркой, не забывая периодически напоминать о ее проделках вместе с матерью. Иногда между собой обсуждая, что яблоко от яблоньки не далеко падает. Бабушку после курса лечения выписали и они снова зажили, с виду как обычная семья, только моей маме было сложно не слышать во всяком смехе, слышимом во дворе, насмешку над собой и своей семьей. Любовь к матери сначала превратилась в обиду, что она так с ней поступила, а потом переросла в ненависть и отвращение. Всю сознательную жизнь она боялась, что ее будут сравнивать с давно умершей бабушкой и искать в ней следы наследственности.