большего очарования подложить мягкую игрушку.
Надо было сходить к Альберту и кое-что спросить.
Морганна устало потянулась, чтобы дать себе хоть немного бодринки. Она покачала головой и подняла руки, зачем-то разглядывая свои ладони.
«Это так странно… – подумала Аня, то сжимая кулаки, то разжимая и расправляя ладонь, – осознавать, что через пару дней тебя не станет, а ты уже наобещала детям всё, чего сама не в состоянии выполнить. – Хель ударила себя по щеке в попытке привести в чувство. – Я ведь всегда знала, что этот день наступит. Почему же так захотелось жить?»
Хель развернулась и, сделав пару шагов, подошла к зеркалу и боязливо оглядела себя в нём. Отвращение и желание поскорее уйти от собственного же отражения – вот единственное, что испытала Морганна. Надо было всё-таки взять очки – этот алый цвет в глазах отпугивал.
– Морганна, – тихо позвала своё отражение Аня, после чего прикоснулась кончиками пальцев к поверхности стекла. – Почему тебе хочется жить? У тебя нет шансов на семью, детей. Ты портишь жизнь родному брату, который испытывает боль, глядя на медленно умирающую сестру, ты дала надежду этому ребёнку, ты снова встретила свой белый рассвет… Так почему ты так отчаянно пытаешься уцепиться за мысль о том, что будешь жить? Ты пустышка, Морганна. Тебе незачем жить. Ты только портишь всем жизнь. Из-за тебя люди будут страдать.
Так и не услышав ответа, Хель отвернулась от зеркала, а затем сжала руки в кулаки, борясь с диким желанием разбить стекло.
Она отошла от зеркала и, оперевшись о стену, выдохнула, закрывая глаза. Виски резко начали пульсировать, а к горлу подкатил сухой ком, из-за чего Аня попросту съехала на пол. Похоже, начинался приступ. В ушах зазвенело, а сама женщина даже на миг почувствовала себя совершенно гадко, словно проваливается в пучину чего-то тёмного, слизкого и мрачного. Наваждение медленно забирало её из реальности, Морганна начинала уже совершенно чётко и громко слышать голоса вдалеке. Закрыть уши не представлялось возможным – эта пучина, словно противное топкое болото, затягивала внутрь, засасывала в свои чертоги, пыталась заставить Морганну захлебнуться в этом шёпоте, в этих криках, в этой духоте.
– Морганна! – чей-то знакомый голос раздался в ушах девушки, заставляя понять, что всё происходящее – лишь приступ, не более. Это лишь невинные галлюцинации перед обмороком – правильно, в глазах потемнело, заболела голова, дышать трудно.
Вдруг в один момент Морганна почувствовала лёгкость и тепло в теле.
«Так свободно… так тихо… Я хочу остаться тут навечно…»
– Тятюшка? – с болью простонала Хель, после повернула голову и начала различать светлые локоны чьих-то седых волос. – У-у… Уот… Уотсон?
– Да, Морганна. Приступ застал вас в коридоре, я сейчас уложу вас и позову Альберта с лекарствами, – тихо, чтобы не раздражать, прошептал кучер, держа женщину на руках так, чтобы голова была на его плече.
В комнате он уже уложил её в постель, а сам ушёл за препаратом. Морганна осталась наедине со своими мыслями, которые плыли под тихое сопение Ричарда.