превратив некогда гордую страну в римскую провинцию. Граждане восприняли поражение с достоинством, если не с облегчением, и вновь зажили мирно и спокойно; римские гвардейцы легко уподобились местному населению, враждебности между завоевателями и покоренными почти не наблюдалось.
– Более сотни каменных голов, – продолжил рассказ отец. – Их перевезут на юг, а там головы приделают к статуям.
Оторвавшись от теста, Фолами повернулась к мужу, выгнув бровь:
– Не пойму. Они что, прислали головы без торсов?
– Торсы давно здесь, – ответил Марек. – Они здесь уже десятки лет. В храмах, в здании суда, на обочинах дорог. Всем статуям в Каппадокии отрубят головы и заменят их новыми. То же самое происходит сейчас по всей империи.
– Дай-ка догадаюсь, – хмыкнула моя мать. – Новые головы изображают…
– Императора Калигулу, ясное дело. Юпитер на троне станет Калигулой. Нептун с трезубцем станет Калигулой. Даже богини – Юнона, Минерва, Веста, Церера – все они превратятся в Калигулу. Истинное благо для глаз видеть черты его лица, куда бы ни упал твой взгляд!
Мать покачала головой и спросила:
– Выходит, ты заделаешься каменотесом, чтобы осквернять лики древних богов?
– Ты же знаешь, – отец снял меня с колена, встал и обнял мать, – слово императора для меня закон.
Я смотрел на родителей, и меня согревала их любовь и привязанность друг к другу. Тепло рассеялось лишь с появлением моего старшего брата Юная – увидев обнявшихся отца и мать, он скривился. Сыну моего отца от второй жены в ту пору было лет десять, и я боялся его: по большей части меня для него будто не существовало, а если он и замечал мое присутствие, то лишь затем, чтобы будто ненароком причинить мне физическую боль. Вдобавок с отцом он разговаривал без трепета и страха, за что Марек его уважал. Полной противоположностью брату в обращении со мной была моя сестра Азра, дочь отца от третьей жены, она играла со мной, как с живой куклой, и, случалось, обнимая, едва не душила меня от избытка чувств.
– Словом, все статуи будут похожи друг на друга, как… боевые сандалии легионеров. – Такое лестное сравнение подобрал отец, стараясь не задеть чувства своего первенца, и вновь уселся у очага. – А меня назначили главным в этом деле. Почетное задание, разве нет?
– Тщеславия в императоре не меньше, чем вздорности, – ответила Фолами. – Говорят, он делит ложе со своей сестрой, хочет произвести в консулы своего любимого коня и мнит себя богом. Не удивляйся, Марек, если в скором времени нам объявят о его смерти. Выхватят ножи и разберутся с ним, если он не прекратит безобразничать.
– Женщина, – негромко произнес отец с ноткой предостережения в голосе, ибо пошутить – это одно, а резкие высказывания, что позволила себе его жена, – совсем иное. А вдруг подслушают соседи, мечтающие о повышении в должности, и донесут прокуратору. Мой брат глядел на Фолами с отвращением. Будучи верным слугой империи, он молча развернулся и выбежал из дома. Я помню,