заставлял себя продолжать свой каторжный труд.
– Ну и характер у этого янки! – восхищенно проговорил Мэллори, тотчас же осознав неточность этого определения.
Тяжело дыша, капитан оглянулся назад. Разумеется, Кейси Браун сидел, согнувшись в три погибели, в тесном дизельном отсеке, наполненном ядовитыми газами, которые пробивались через прохудившиеся прокладки. Несмотря на головную боль – в отсеке не было вентиляции, – Кейси Браун ни разу не вышел оттуда, продолжая обслуживать выдерживавший такую нагрузку ветхий дизель со старательностью влюбленного в механизмы мастерового. Стоило дизелю чихнуть, остановиться на мгновение – и судну, а с ним и его экипажу был бы конец. Каик развернуло бы лагом к волне и опрокинуло.
Опершись о стойку изувеченной рулевой рубки, безостановочно, не поднимая головы, Андреа откачивал помпой воду. Он не замечал ни свирепой качки, ни ветра, ни холодных брызг, промочивших насквозь рубаху, прилипшую к могучим плечам и согнутой спине. С постоянством метронома руки его то поднимались, то опускались вновь. В этой позе он стоял почти три часа и, кажется, готов был работать так вечно. Грек сменил Мэллори, который за двадцать минут выбился из сил, дивясь беспредельной выносливости Андреа.
Поразил его и Стивенс. Четыре долгих часа Энди изо всех сил старался удержать норовивший вырваться из рук штурвал. Мастерство юноши, сумевшего справиться с неуклюжим суденышком, восхитило Мэллори. Он внимательно смотрел на молодого лейтенанта, но брызги хлестали по глазам, наполняя их слезами. Единственное, что он мог заметить, – это плотно сжатый рот, запавшие глаза и окровавленную маску вместо лица. Огромный вал, вдавивший внутрь обшивку рулевой рубки, разбил в ней стекла. Особенно глубокой была рана над правым виском; из нее капала кровь, смешивавшаяся с водой, которая плескалась на палубе рубки.
Мэллори отвернулся, расстроенный этим зрелищем, и наклонился, чтобы взять очередное ведро. Вот это экипаж, вот это молодцы! Нет слов, чтобы воздать им должное.
Господи, какая несправедливость! Почему они должны так бесцельно, так бесславно погибнуть? Но разве нельзя погибнуть за святое дело, за идеалы? Чего хотели достичь мученики, поднимаясь на костер? Если ты прожил жизнь достойно, разве важно, как ты умрешь? Но тут пришли на ум слова Дженсена о пешках в шахматных партиях, разыгрываемых верховным командованием. Вот они и оказались в роли тех самых пешек, теперь их черед сыграть в новый ящик. И никому до них нет никакого дела. Таких, как они, в запасе у стратегов тысячи.
И лишь сейчас Мэллори подумал о себе. Не с обидой или жалостью к себе. Подумал о том, что ответственность за создавшееся положение лежит на нем и ни на ком другом. Это он заманил ребят сюда. В душе сознавая, что у него не было иного выхода, что, останься они в устье реки, их бы стерли в порошок еще до восхода солнца, капитан все же бранил себя. Только Эрнест Шеклтон, исследователь Антарктики,