смысла описывать вам наше точное географическое местоположение и просить снарядить спасательную экспедицию. Даже если такая экспедиция будет организована, по всем человеческим меркам наша судьба решится задолго до того, как спасатели смогут достичь Южной Америки.
На самом деле здесь мы настолько же далеки от любой помощи, как если бы находились на Луне. Если же нам все-таки суждено выйти победителями из создавшейся ситуации, спасти нас могут только наши личные качества. Моими компаньонами являются трое замечательных людей, людей выдающейся силы ума и несгибаемой воли. В этом и заключается наша единственная надежда. Только когда я смотрю на спокойные лица моих товарищей, для меня в кромешной мгле появляется проблеск света. Очень надеюсь, что внешне мне удается выглядеть таким же невозмутимым, как они. Но внутри меня переполняют мрачные предчувствия.
Позвольте мне теперь во всех подробностях описать последовательность событий, которые привели нас к этой катастрофе.
Оканчивая свое последнее письмо, я упоминал, что мы находимся в семи милях от высоченной гряды рыжеватых скал, которые окружали, без всякого сомнения, то самое плато[85], о котором говорил профессор Челленджер. Когда мы подошли поближе, мне показалось, что высота скал местами была даже больше, чем он утверждал, – некоторые участки поднимались не менее чем на тысячу футов; к тому же скалы здесь имели какую-то странную слоистую структуру, которая, как я полагаю, характерна для смещенных базальтовых пластов. Нечто подобное наблюдается на скалах Селисбери-Крэгс в Эдинбурге. Вершина была покрыта буйной растительностью, с кустарником по краям и множеством высоких деревьев в отдалении. Но никаких признаков жизни мы там не заметили.
На ночь мы разбили лагерь в совершенно диком и пустынном месте непосредственно у подножия горы. Скала перед нами была даже не отвесной – ее вершина нависала у нас над головой, так что вопрос о подъеме на нее не стоял в принципе. Недалеко от нас находился высокий и узкий скалистый утес, о котором я, кажется, уже упоминал в своем повествовании. Он напоминает широкий красный церковный шпиль, маковка которого находится на уровне плато, но отделена от него громадной расщелиной. На вершине утеса растет одинокое большое дерево. И скалистая гряда, и утес относительно невысокие – думаю, между пятью и шестью сотнями футов.
– Вот здесь и сидел птеродактиль, – сказал профессор Челленджер, указывая на дерево. – Чтобы подстрелить его, я поднялся до середины этого утеса. Я склонен полагать, что хороший скалолаз, – такой как я, например, – смог бы подняться и на вершину; впрочем, плато от этого, разумеется, ближе не станет.
Пока Челленджер рассуждал о своем птеродактиле, я взглянул на профессора Саммерли, и впервые за все время мне показалось, что я заметил на его лице проблески доверия и раскаяния. На губах Саммерли уже не было презрительной усмешки; напротив, в его глазах читалось возбуждение и удивление. Челленджер тоже увидел это и почувствовал вкус первой